Борис Акунин - Дети луны
Барышня поставила перед ним "Цикуту", незадолго перед тем принесенную официантом.
– На, выпей. – Ее рука рассеянно легла длиннолицему на плечо. – Подсел какой-то, из Костромы. Пускай. Он дурачок, но забавный.
Сочтя, что взаимное представление состоялось, Алексей недоверчиво спросил:
– Скажи, брат, ты правда считаешь человечество сорным полем, которое нужно выкосить?
Селен пригубил, поморщился – вынул и бросил на скатерть черную ромашку.
– А. что с ним еще делать? Слишком много пошлых, не-чувствующих, не-живущих. Раз все равно не живут, пускай подохнут. Пусть их испепелит молния мировой катастрофы. После грозы легче дышать.
– Да ты не эпатист. Ты Максим Горький. "Пусть сильнее грянет буря", – сказал Романов, кажется, выйдя из роли декадентствующего юнца.
Шахова усмехнулась:
– Браво, Кострома. Что, Селен, съел?
К столу шли еще двое – те самые, что выступали с декламатором. Человек-змея накинул поверх своего блестящего костюма куртку. Танцовщица осталась в сарафане, но сняла маску. Лицо у Девочки Смерти оказалось славное – курносое, улыбчивое.
«« ||
»» [30 из
109]