Борис Акунин - Гром победы, раздавайся!
– Нет. Я сама явилась и сказала, что раньше работала на австрийцев, а ныне хочу им вредить.
Разговор принял интересное направление. Изображать болвана становилось все трудней.
– Не пойму я вас что-то. Красивая особа, могли бы составить блестящую партию. Зачем вам понадобилось связываться с австрийской разведкой? И почему потом решили предложить услуги нам? Не из-за денег же?
Серьезность вопроса Алеша компенсировал идиотским подмигиванием, плюс к тому еще икнул.
Ответила она так, будто перед ней сидел не наглый и глупый мальчишка, а равноценный собеседник. В этом тоже чувствовалось неподдельное внутреннее достоинство. Подпоручика всё больше начинала интриговать эта молодая женщина.
– Я украинка и люблю Украину, – сказала Мавка, глядя на офицера спокойными глазами. – А ваших не люблю. Истинные наследники киевской Руси – это мы, а не ваша угорско-татарская империя. С австрийцами я стала сотрудничать, потому что они обещали в случае победы создать украинское государство. Когда же я поняла, что они врут, выбрала из двух зол меньшее. По крайней мере, вы тоже славяне и тоже православные. Если самостийность невозможна, лучше уж быть под Романовыми, чем под Габсбургами.
Что-то здесь не так, внутренне насторожился Алексей. Двойные агенты так не разговаривают! А не устроить ли тебе, голубушка, маленькую проверку?
– Это очень существенно – то, что вы говорите, мадемуазель, – сказал он, приняв преувеличенно серьезный вид. – Я должен всё записать для отчета. В этот блокнот я записываю самое важное. Вы не думайте, что я просто стажер, и всё. Это я Жилину сказал, потому что он, извините, глуп, как пень. А на самом деле у меня особое задание. И с вами мы еще, ик, поработаем. Но тс-с-с!
Он приложил палец к губам – со двора шел штабс-капитан – и спрятал блокнот в карман кителя. Лихо запрокинул голову, делая вид, что осушает рюмку (на самом деле она была почти пуста), и жизнерадостно приветствовал возвращение товарища.
Сидели еще долго. Жилин совсем напился. Алексей, по-прежнему изображая хама, снял и повесил китель на спинку. Когда штабс-капитан сомлел и повесил голову, Романов сказал: «Пардон-с, отлучусь-ка и я». Вышел в одной рубашке, постоял во дворе минут пять, вернулся.
«« ||
»» [31 из
142]