Андрей Белянин - Летучий корабль
— Прости их за слова скорые, неразумные, бабушка Яга. Начинай.
— Как прикажешь, батюшка... — решительно взялась за дело бабка. — Но наперед правду скажу: я это дьяка заколдовала. Сквернословил без меры, вот наказание и схлопотал: пока следствие закончено не будет, говорить ему только словами бранными! Так что нечего вам, честные бояре, на нас напраслину возводить — раз ругается грубиян, значит, не закончено дело. Возвратить чертежи мало, надо виновников истинных найти и наказать примерно. А как чертежики царские к дьяку с дружком в руки попали, они и сами расскажут... Ну-ка, Пашенька, посмотри на меня!
Трусоватый Псуров развернулся было к дверям, навострив лыжи, но стража только положила руки на сабли, и он сдался.
— Как с березы белой желтый лист сыплется, как из тучи сизой частый дождь капает, так бы и с языка лживого вся неправда-кривда-матушка шелухой по землице развеялась! Во чужих краях семь холмов стоит, на семи холмах ветры маются, семь хмельных ветров, неподкупленных... Завлекут-занесут в небо чистое, засмеют-зашвырнут в море синее... Ты же, молодец, все как есть скажи, не кичись ни званьем, ни силою. Только помни-знай, что при первой лжи налетят ветра, не помилуют!
Бледный выразитель боярских интересов оказался зажат меле двух огней. Сказать правду значило осрамить Бодрова, солгать — возможно, расстаться с жизнью. Хотя почему «возможно»? Наверняка! Сколько знаю Бабу Ягу — слова у нее никогда не расходятся с делом. По-моему, это правильно понимали все присутствующие, и никто не спешил успокоить Псурова словами: «Не бойся, мы с тобой!» Дураков нет...
— Смилуйся, надежа-государь! Грешен я, червь смердячий... Обмануть хотел твою светлость — на участкового навет бросить, а себе милостей царских огрести! Бес попутал, хозяева заставили-и! Не вели казнить, государь...
— Говори, — сдержанно выдохнул Горох. Буйные бояре повесили носы.
— Девка там была, — зачастил Пашка Псуров, брызгая слюной от усердья, — чернявая да шустрая. Как нас с Филенькой из отделения-то выпустили, мы к нему домой и направились, по маленькой принять для здоровья и за ради утешения. А на площади Колокольной слышим — зовет сзади ктой-то. Обернулись — девка молодая, черноглазая да смазливая. Вы, говорит, слуги царские? А я, говорит, с базара шла да под мосточком бумаги непонятные углядела. Возьмите, говорит, мне без надобности... Ну, мы-то как рассмотрели, чего она нам под нос сует, — так едва от радости не удушилися! Чертежики государевы! В целости да сохранности, вплоть до единого листика! Мы потом уж хотели девице той, худородной, пряников понаобещать, сластей всяких — ан ее и след простыл... А про змия трехголового это уж по дороге придумать измыслили, чтоб с наилучшей стороны геройство свое представить. Вот как дело-то было... Не вели казнить, государь!!!
Горох вопросительно глянул на Ягу, та согласно кивнула. На этот раз мошенник говорил чистую правду. Дума молчала, только недалекий Бодров из чисто ослиного упрямства бурчал что-то о чертежах, которые найдены, а уж как — не главное, главное, что не милиция их нашла, и т.п. Остальные его не поддерживали, крыть было нечем.
— Все свободны ныне. Суд завтра чинить буду, когда сыскной воевода мне воров да убийц перед троном поставит. До той поры — вон! Я с участковым один на один говорить буду.
«« ||
»» [160 из
187]