Лариса Бортникова - Охотники. Погоня за жужелицей
– Тсс, Алев. – Он затыкает ей ладонью рот и тащит куда-то на чердак. – Тихо… Отца твоего… Юзеир-бабу зарезали. Насмерть. Ты в лавку не ходи: там уже жандармы из заптие…
– Кто? Как? Папа… Тате! Татене-е-е-е! Не-е-ет!
– Турки зарезали. Мустафы-Кемаля люди… Ты поплачь. Они давно здесь ошиваются, разнюхивают все. Я думал, обойдется. Пороются и уйдут. За вещичками они охотятся… Им сейчас вещички пригодятся. А тут вывеска эта твоя… Обознались. Его вместо меня зарезали. Ты это… Алев, ты поплачь.
– А-а-ах! – Она бросается на него с кулаками, вцепляется в косматую его голову пальцами, дерет волосы, царапает лицо. Он даже не уворачивается.
– Ты только туда совсем не ходи. Они теперь ведь не отстанут – дальше будут искать. Меня, когда сообразят, что убили не того. И тебя тоже будут искать…
– А-а-ах!
– Поплачь. Ты пока поплачь, Алев-кардеш. А потом беги.
Тетрадей – всего-то две стопки. Но тяжелые. Алев сидит на одной, а вторая, туго перевязанная бечевой, стоит рядом. Внутри у Алев жгучая пустота, а плакать больше нет сил и слез – все до дна выплакала.
– Беги, Алев-кардеш. Беги, сестренка. Беги быстрее! Спросишь в Кабаташе Сули-каптана. Он мне кое-что должен, пусть за это тебя на своей фелюге довезет до русского берега. Там доберешься до монастыря в Топловском! Запомни – женский православный монастырь в селе Топловском! В монастыре есть келарша, мать Феврония, ты ее узнаешь – она бывала здесь. Хранительница. Ей верить можно… – Осман вытряхнул из сумы свои арабские книжки – одна была большая, зеленая, с тисненной золотом надписью, сунул на самое дно замшевый мешочек, напихал сверху какую-то ветошь. Алев молча наблюдала, как быстро, не суетясь, он кладет сверху лепешку, завернутый в бумагу сыр, желтую большую айву, поеденную с одного бока червячком.
– Пожуешь потом. Сейчас некогда. Скажешь монашке, что приходили люди Мустафы-Кемаля, что искали вещи, – она поймет. Скажешь, чтобы ничего сюда больше не везла и не передавала: небезопасно. Скажешь, что меня Кемалю кто-то из местных Хранителей сдал и, выходит, доверять тут некому. Скажешь, что настоящих не осталось и что тут плохо. Одни за султана, другие за Мустафу-Кемаля, третьи сами по себе. Еще скажи… – Осман закашлялся, – что все… нет больше менялы Османа.
«« ||
»» [51 из
135]