Анатолий Брусникин - Герой иного времени
Зигзаг
Там поразить врага не преступленье; Верна там дружба, но вернее мщенье; Там за добро - добро, и кровь - за кровь, И ненависть безмерна, как любовь.
Лермонтов "Измаил-бей"
Дарья Фигнер
Обманывать себя она перестала, когда перед подъемом обхватила его сзади за плечи и прижалась грудью к его спине. То, что не желал принимать рассудок и что отвергала воля, ворвалось в плоть и кровь - через нахлынувший жар, через сумасшедшее сердцебиение, через сладостное оцепенение. И во время восхождения, и во время спуска Даша была в полубеспамятстве. Но не от страха - от наслаждения. Ей хотелось, чтобы так было всегда: она крепко его обнимает, они единое целое. Если сорвутся, то вместе, а вместе с ним - хоть в пропасть. Это было самое восхитительное ощущение всей ее жизни. Это было самое ужасное, что только могло с нею случиться.
Она безрассудно, неостановимо полюбила единственного человека на свете, которого любить ей было никак нельзя. Полюбила не так, как описывают в стихах или романах - всем сердцем, а вообще всем, что в ней было,- и любила всё, что было в нем. Вдруг открылась неоспоримая истина: ее кожа создана для того, чтобы его осязать; обоняние - чтобы жадно вдыхать его запах; глаза - чтоб на него смотреть; слух - чтобы внимать его дыханию; язык - ... Во время спуска она тайком лизнула его покрытую испариной шею - и солоноватый вкус показался ей волшебным.
Когда всё закончилось, ее пальцы не желали расцепляться. Олег Львович подумал, что это от нервов, и очень бережно разъединил их, один за другим. Пальцам сразу сделалось холодно. Потом Мангаров целовал их, согревал дыханием, но это не помогло.
Весь долгий и опасный путь в Серноводск она была словно не в себе. Вздрагивала, когда звучали выстрелы, пила и ела - но совершенно механически. В Даше что-то происходило, что-то менялось, и она вся была поглощена этим пугающим процессом.
Хорошо, что мужчины обращались с ней, как с больной. Были заботливы, но не донимали разговорами: молчит - и пускай. Когда оказались в безопасности и стало возможно ехать медленней, Григорий Федорович настоял, чтобы она села перед ним - якобы так ей будет покойней. Она не спорила. Но все время, пока Мангаров нежно обнимал ее за плечи и нашептывал ласковые слова, она его ненавидела. За то, что он - не Олег Львович: и держит ее неправильно, и голос не такой, и запах.
Несмотря на ошеломление, мысль работала - выискивала лазейки, как совместить несовместимое и приспособиться к новой действительности.
«« ||
»» [162 из
229]