Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
Над всеми реял рыжий Дзюба, могутный второгодник-рецидивист, застревавший во втором и в четвертом классах. Он любил гонять мяч, ни в каких иных видах спорта не участвовал, на него давно уже махнули рукой. И сейчас он остервенело бил мячом об пол, будто вколачивал кувалдой чугунный штырь. – Ребята, построились, живо! – Анатолий Иваныч придерживал возле себя – покровительственная ладонь на плече – мальчика-с- пальчик, – того, что по росту должен был замкнуть линейку. – Сначала познакомлю вас с новым учеником и вашим новым товарищем. Его зовут Захар.
Прежде чем ладонь физрука мягко отправила мальчика в конец линейки, раздался голос Дзюбы: «Заха-ар? Эт как – "Харя", что ли?» Дальше, как вспоминал физрук, все произошло с какой-то удивительной нереальной скоростью.
Пацанчик под его рукой светло рассмеялся, будто не его обидели, и повторил с явным удовольствием: – Харя! – после чего маленькой торпедой вылетел вперед, и Дзюба согнулся и молча рухнул, зажимая пах обеими руками. А малыш вскочил на его тушу и стал упруго отплясывать, притоптывая, уминая ногами, с каждым пинком восторженно, как удачную шутку, повторяя: – Харя! Харя! Харя! И когда пораженный Анатолий Иваныч с воплем: – Ты что-о, ты что де-ла-ешь?! – сграбастал его за шиворот и так и понес в учительскую на вытянутой руке, мальчик все еще смеялся… Урок был сорван, Дзюбу отволокли в медпункт, и позже в учительской Анатолий Иваныч сурово Захару сказал: – Ну, знаешь… я понимаю, Дзюба – дурак, это правда… Но ты уж как-то… слишком.
Что ж так, зверски-то? И малыш серьезно глянул ему в глаза и сказал: – Но ведь надо было, – и совсем по-взрослому, даже как-то проникновенно повторил, будто разъяснял непонятливому физруку нечто важное: – Так было надо… Пацан непрост, подумал тогда физрук, не зная, что на это ответить. А вечером, уже попивая дома перед телевизором ромашковый чай, что ежедневно заваривала ему жена – против запоров, – вспомнил утреннее дикое происшествие и с уважением подумал: «Как он, Риткин-то пацан, прав на самом деле! И будто кто его научил: ведь первейший закон выживания!» И все не мог понять – что же так его поразило? Ночью проснулся и понял: мгновенность реакции.
Не то, что смело кинулся на обидчика, а то, что молниеносно план сложил в своей головенке: момент, присутствие учителя, свидетели, масштаб наказания, – и с молниеносной решимостью этот план осуществил. – Стратег и снайпер, – хрипло пробормотал сам себе. – Ты что? – сонно спросила жена. – Ничего, спи. С Дзюбой впоследствии еще пришлось немало и изобретательно драться. Могутный второгодник был силен, как слон, и как слон неповоротлив; Захарка же, что в драках, что в играх, обладал реакцией удивительной – на затылке у него, что ли, лишняя пара глаз имелась – издалека чуял появление Дзюбы. Тот еще не успеет подтянуть растопыренными ладонями штаны (он смешно подтягивал штаны: подхватывал с бедер запястьями и тянул их кверху), а малыш уже начеку. И безжалостный, гад: кулак маленький, а злой, и ноги, как поршни! Помирились и подружились они, собственно, на маминых похоронах, вернее, после похорон, когда все боялись к Захару подступиться, а Дзюба, бугай и дурак Дзюба явился к нему прямо домой, облапил и впервые сказал: «Захарыч!».
Правда, в то время Дзюба уже знал, что мамка Захара – тренер в спортивном обществе «Авангард», сам тогда начал заниматься боксом. Он явился на похороны, и хотя шел позади всех, видел, как красиво и молча друзья и воспитанники шли за ее гробом, словно рыцари ордена Калатравы, подняв обнаженные рапиры, на рукоятках и граненых клинках которых вспыхивало и гасло, вспыхивало и гасло апрельское солнце… Но дело не в этом. Мама хотела сделать из сына спортсмена и отдала его в кружок дзюдо, где он отлично продвигался, и таскала с собой на соревнования и тренировки, а вечерами, в дни трансляций всесоюзных и международных футбольных матчей, они валялись в обнимку на своей тахте, одновременно вопя: – Го-о-ол!!! Но дядя Сёма первым заметил совсем другой настрой мыслей мальчика и сразу сказал племяннице: – Нет, Зюня тебе скакать не станет. Ты слышишь?
Зюня задумчивый, и везде рисует, где только может, – вон, всю стену в сарае мне испоганил. Его надо пустить по искусству. И допек-таки, допек ее: в пятом классе эта шалава отвела-таки сына в художественную школу, что на улице Первомайской. А там уже год как учился Андрюша…
2 Так это странно было, и если вдуматься: сколько на этом свете неизъяснимого, в смысле движений нашего сердца.
Вот не любил же Сёма Захара Кордовина, мало сказать – не любил: ненавидел.
Не только за то, что так легко и бездумно, так походя, тот увлек и увез Нюсю, не только потому, что необычайная удачливость его –
«« ||
»» [106 из
206]