Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
Например, пьесу о декабристе Лунине; у местного дворника за три рубля был приобретен страшенный рваный тулуп, в котором Лунин отбывает каторгу, – актер в нем выглядел на редкость органично.
Позже Игорь подарил тулуп Захару, и все студенческие зимы тот прощеголял в лунинском каторжном тулупе. Андрюше повезло еще больше: однажды, проводив девушку домой и, возвращаясь под утро в мастерскую, он на помойке увидел роскошную дубленку, совсем новую, только на спине три пулевых отверстия да внутренний мех чуток в крови запачкан.
Ничего, на что ж мы реставраторы? «Починять-починять»: мех отмыли, дубленку проветрили, дырочки – спецклеем, чтоб не задувало… – знатный вышел дублон! * * * А Игорь Мальков был чокнутым книжным страдальцем, знатоком, каких мало. О книгах, альбомах, иллюстрациях, качестве бумаги… готов был говорить часами. И всегда с ним случались какие-то волнующие «книжные» истории. И рассказывал он их, волнуясь и радуясь удаче, приглашая всех порадоваться, удивиться, восхититься судьбой: – Еду в электричке на дачу – теща просила немного моркови накопать. Смотрю, на скамье напротив – женщина с мешком. И я, не знаю как, по угластым выступам, что ли… сердцем почуял: не морковка в мешке, не картошка, не свекла – книги! Говорю ей: «Простите, я не из милиции, не из народного контроля… разрешите на книжки взглянуть?» И она так нерешительно: «Ну, взгляните…» Что вам сказать, ребята. Были там 5 томов Брокгауза и Эфрона – дореволюционное издание, папиросная бумага, гравюры, комментарии Венгерова, – и неполное собрание сочинений Шиллера, с золотым обрезом… Всё – со штампом заочного
пединститута. И как она торопливо объяснила: она библиотекарь, институт закрывают.
Куда девать библиотеку? Она просто не может, понимаете, не может книги выбросить в макулатуру, не может их жечь! Вот, надеется, в какую сельскую библиотеку… И тогда я сказал: – Я вам дам 50 рублей за мешок. Больше не могу. Идет? Она была счастлива. Ая… ну, представляете… Именно Игорь пристрастил Захара к букинистическим, и начался изнуряющий гон, вечные поиски редких изданий, обмены, звонки букинистам, странные знакомства, удивительные трофеи: в том магазине, что на Московском проспекте, за Технологическим институтом, Захару удалось купить синодальное издание Библии с полным циклом гравюр Доре. – Как могло случиться, что ее вообще выставили к продаже?! – восклицал Игорь, завистливо поглаживая драгоценный переплет. – А вот квитанция: директор оформил ее как гравюры Доре с сопровождающим их текстом.
Ну, не молодец?! И был еще замечательный букинистический «Старая книга» – если идти от Невского на Дворцовую площадь, не доходя метров пятьдесят до Арки Росси – это был настоящий антикварный заповедник! Почему-то помнится он с мокрым снегом на ступенях крыльца.
Как войдешь – темный коридор, мышиный запах старых книг… Там был вынюхан, выпасен и выхвачен Гете, гербелевское издание с научными статьями, в том числе, с одной, чрезвычайно Захара интересовавшей статьей – о природе света. * * * Игоря окружало бесчисленное количество причудливых знакомцев из самых неожиданных сфер жизни и быта: какой-то его приятель, в прошлом научный сотрудник НИИ, работал рубщиком мяса в полуподвальном гастрономе на Невском, недалеко от «Сайгона». – Я к нему регулярно наведываюсь, – говорил Игорь. – Я человек мясной, кашки-машки меня не сытят. И он мне, братцы, краси- ивые куски рубит кило на полтора; оплата через кассу, как положено, но! Чем отплачиваю? Тем, что отчитываюсь о новостях в театральном мире.
Что у Гоги Товстоногова происходит, что у Зямы Корогодского, что у Агамерзяна… Я рассказываю, а он рубит и внимательно слушает… Но главное, вокруг Игоря крутилась молодая актерская, балетная и консерваторская братия со своими анекдотами, байками, Любовями – изменами… Вечерами в мастерской у Андрюши и Захара собиралось человек до тридцати, и первые часа полтора Захар с удовольствием слушал по-актерски репризно поданые байки и анекдоты…
Смешно, до колик, изображала одесситка Марго прощание сына над открытым гробом матери: – Маманя-а-а-а! – выла она басом. – Хрен вы меня еще когда увидите-е-е, маманя! Или показывала провинциала в Русском музее, перед картиной Карла Брюллова «Последний день Помпеи»: его ошалевшие глаза, отдутые щеки и долгий потрясенный выдох: «Усё попа-адало!».
Приятель Игоря из «Ленконцерта» – Антонио Гомес (сын того легендарного оружейника Фернандо Гомеса, который всю войну сражался в отряде партизана Медведева, а потом до смерти лудил и паял кастрюли в будочке на рынке, дожидаясь кончины ненавистного Франко – но не дождался) – Антонио рассказывал, как недавно читал стихи Гарсиа Лорки на учительской конференции в Аничковом дворце.
«« ||
»» [123 из
206]