Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
Ну, и еще кое на чем, он предпочитает не объясняться, и я не настаиваю; но судя по тому, что молодость товарища Гнатюка – а фамилия этого типа Гнатюк – прошла на военном плацу, полагаю, что, выйдя в отставку, он нашел, чем заняться помимо кооперативных нужников. Года четыре назад этот новый Третьяков решил собирать коллекцию живописи, кто-то его надоумил, боюсь – не Можар ли. Скорее всего, именно он, так как с его помощью в коллекции Гнатюка появились кое-какие Шишкины. Случилось так, что имя Рубенса он тоже знает – наверняка, из какого-то кроссворда, где тот значился по
вертикали, как «великий фламандский художник». Гнатюк человек хитрый, но к кроссвордам доверчивый.
В Николаеве, его родном городе, к тем, кто разгадывал кроссворды, относились с уважением. И теперь Гнатюк алкает «Венеру», как ждет любовник молодой… У него самого, кстати, новая любовница, и «Венеру» он желает повесить в спальне. Я, как врач, не могу не одобрить этой затеи. Босота остановился, потер ладонями лицо, как бы стирая оживленное выражение, помрачнел и сказал: – Ах, Захар, для меня это мука такая! Понимаю, что именно вы и Андрей извлекли ее из тлена, но я-то, я-то… я вымечтал ее, на цыпочках вокруг вас ее выходил! Мне-то каково?! Захар поднял на коллекционера глаза и искренне сказал: – Не представляю! Аркадий Викторович сел рядом с ним, потрепал по колену своей огромной мягкой ладонью. – Так вот, я хочу, чтобы вы сделали для меня повторение «Венеры». Точную копию, на которую я буду смотреть до конца своих дней где-нибудь в далеком Сиднее. Работать будете у меня дома: рождение близнеца мне хотелось бы оставить между нами. – Почему? – угрюмо спросил Захар. Босота расхохотался, откинул голову, явно любуясь юным другом. – Чтобы этот говночист Гнатюк, – проговорил он, – не погнался за мной на вороном мустанге – сверять картины. * * * …Работа над близнецом «Спящей Венеры» была самым странным периодом в жизни. С Андрюшей они не то чтобы отдалились друг от друга, просто реже виделись. Связанный словом, данным Босоте, Захар довольно неловко объяснил другу, что работает у того над копиями двух Малевичей… Чуть ли не каждый день он ходил в Эрмитаж смотреть на портрет камеристки принцессы Изабеллы Испанской – тот тоже был исполнен Рубенсом в технике «алла прима», и через тонкие слои красок, особенно в светлые дни, на холсте сквозила та самая коричневая промазка белого грунта… Он уже знал, что при работе «алла прима», то есть буквально «в один прием», Рубенс не допускал в тенях ни белой, ни черной красок… «Старайся как можно скорее все заканчивать, – говорил Мастер ученикам, – так как тебе и после того остается еще много дела».
Плохо только, что несколько раз он довольно неудачно сталкивался в этом зале с Варёновым. Тот шествовал мимо в рабочем халате, а проходя, хлопал Захара по плечу и гоготал: – Кого подделать собрался, гений? На кого р-р-руку поднял,
убивец?! Неужто на Рубенса? …Да, это был странный период, когда говорить и думать Захар мог только о Рубенсе, например, о том, что связующее вещество его красок обладает большой вязкостью… Он рыскал по букинистическим магазинам в поисках старых книг по технике живописи, пытаясь выяснить – каким связующим веществом в красках пользовался Рубенс? Льняное масло в соединении с венецианским терпентином? Или одно сгущенное на солнце льняное масло? Известно было одно: картины Рубенса не нуждались в заключительном покрытии лаком и просыхали довольно быстро: Захар наткнулся на его письмо к одному из заказчиков, из которого видно было, что художник упаковал и отправил несколько картин буквально через пять дней после их окончания. Это было бы невозможно, если б краски медленно сохли… Он уже знал, что Рубенс либо растирал предварительно свои краски со скипидаром, и уже на палитре смешивал их с густым связующим, либо растирал их с маслом, добавляя быстро сохнущий лак. Босота нервничал и несколько раз осведомлялся – почему Захар не приступает к работе. Уже из его кабинета, где должно было совершаться действо, была вынесена чуть ли не вся мебель. Стол был освобожден от всех предметов и книг и застелен клеенкой… На расставленном мольберте наискосок от высокого окна стояла «Венера», раскинувшись в сонной неге, и тоже будто бы – ждала… Давно уже в антикварном магазине был куплен большой старый холст неизвестного мастера – фламандский, сильно потемневший пейзаж, годный лишь на то, чтобы стать жертвой – убийственная ситуация, при которой изнанка холста драгоценнее его лица. Захар по всем правилам продублировал холст, который в этом не нуждался, недоумевая – к чему Аркадию Викторовичу столь абсолютное повторение ситуации.
Наконец, приступил к работе.
Коллекционер собирался присутствовать и вдохновлять, но впервые за все годы Захар довольно резко попросил не мешать ему, и тот безропотно подчинился… 6 Через две недели две «Венеры», два абсолютных близнеца дышали парным теплом обнаженного тела в кабинете Босоты. Осунувшийся Захар с воспаленными глазами и подрагивающими от напряжения руками, молча выслушал восторги коллекционера, машинально принял и положил в задний карман джинсов внушительную пачку – Захар, что вы делаете, о боже, – вы хотите порадовать какого-нибудь трамвайного вора? – и едва попрощавшись, вышел.
– Наконец-то! – воскликнула Жука в дверях. – С милицией собиралась тебя искать, потаскун! Глянь в зеркало – во что ты превратился, в драного кота! Совсем заездили тебя девицы. Иди, мой руки, я принесла из «Штолле» кучу пирожков. Он зашел за ширму – только переодеться в домашнее, – и когда минут через десять озадаченная Жука туда заглянула – она обнаружила распростертого на красном надувном матрасе своего племянника. Он лежал на животе, словно упал во весь рост да так и заснул; задний карман джинсов распирал какой-то прямоугольный предмет. Жука, нимало не задумавшись, наклонилась и ловко предмет вытянула. Им оказалась пачка крупных купюр. – Ужас! – ахнула она. – Откуда?! Пыталась растолкать племянника, но тот будто в обмороке пребывал. – Бесполезно спрашивать, все наврет, – пробормотала Жука и головой покачала: – Вот уж, точно: пират! * * * Спустя несколько дней, где-то около полудня, его разбудил звонок. – Захар Миронович? – спросил дружелюбный мягкий голос. – Вас беспокоят из Комитета государственной безопасности. Моя фамилия Шавырин, Михаил Сергеевич.
Не могли бы вы приехать сейчас к нам на Литейный? Я вам пропуск выпишу. Захар не очень удивился, приходилось уже слышать о подобных звонках.
К тому же странно – он совсем не чуял опасности.
«« ||
»» [149 из
206]