Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
Но что? Может, все дело в этой обнаруженной в картине белой голубке? Чепуха. История мировой живописи может населить не одну голубятню стаями белых голубок. А портрет был хорош… Сквозь прозрачность верхних тонов чувствовалась плотная цветовая основа: глубокие черные, голубовато-зеленые, холодные синие… Краски изнутри излучали чистую мрачную силу; темный силуэт в черной сутане, с жезлом в руке, стоял на фоне как бы разверзшегося неба, да нет – в самом кипящем небе, какое бывает только над штормовым океаном. Мастер работал быстрой и точной кистью, был вдохновлен работой и, чувствовалось, сам пребывал в напряжении. Семнадцатый век, неизвестный персонаж… Отчего кажется, что ты смотришь на портрет самого себя? На портрет самого себя – в тот день, когда нашел замученного Андрюшу? Что за наваждение? Нет, подумал он, так можно сойти с ума, надо поскорее сбыть его с рук, этот холст.
Подпись Саккариаса Кордоверы он вытравил очень искусно, оставив на дублированном холсте два неразборчивых завитка, по которым вполне можно опознать фрагменты подписи Доминикоса Теотокопулоса. Так что никто и никогда не отыщет на этом полотне даже следа личности неизвестного художника. И тебе самому, повторил он в который раз, надо выкинуть из головы всякий бред, и мысленно повторять до полного отупения только: «Святой Бенедикт», «Святой Бенедикт», «Святой Бенедикт»! Он опять перевел глаза на портрет Пилар, подошел и осторожно тронул холст в разных местах.
Ну-с, отлично… Полностью просох, остается подписать. Остается только подписать, не правда ли? Но вот загвоздка – чьим именем подписывать… Ведь такого художника – Захара Кордовина – попросту не существует. Давно уже не существует… Вы, господа, встречали хотя бы одну работу его кисти? А вы? И вы? И вы не встречали? Вот и я не встречал. Да ее и не может быть: при таком адском артрите правой руки – у вас ведь невыносимые боли, не правда ли, господин Кордовин? – и мастихин поднять немыслимо.
Все эти монологи он уже раза два разыграл перед на редкость молчаливым сегодня Чико. Зверюга был подозрительно кроток – может, объелся в миру какой-нибудь дряни? Хозяин поднялся в подсобку, проверил миски.
Нет, аппетит у разбойника в порядке.
Вернулся, присел на верхнюю ступень мастерской и похлопал себя по колену: – Чико-Чико! Иди сюда, парень… Что это ты киснешь, а? Может, в монастырь задумал уйти? Черный котяра вспрыгнул к хозяину на колени, подставил битую башку ветерана под ласковые пальцы, ворочал ею, будто соглашаясь с хозяином на все сто и по этому, и по другим вопросам; блаженно прикрывал желтые глаза, каждый – с вертикальным черным тоннелем в бездну. – А подпишем-ка мы портрет Пилар именем… «Чико», а? ей-богу, неплохая мистификация! Он опять с удовлетворением, но и странной затаенной болью окинул взглядом портрет Пилар.
Все полотно дышит, вибрирует скользящим пространством, волнами тревоги наполняет комнату. Само обнаженное тело заключает в себе борьбу двух стихий – внутренних теплых и внешних холодных тонов, от этого тела исходит то единое движение, которое захватило весь город, небо, окно с распластанной птицей… Ну, скажи себе, скажи же себе, наконец: портрет удался.
Впервые за много лет ты стал самим собой; не жалким подражателем, не подделыциком, а зрелым мастером. И не потерялся! Смотри, сколько жизни в ее фигуре: как пульсирует ее живот, какой жар от него исходит! Странно, что сердце так скулит – ведь по завершению работы девушка должна была совершенно тебя оставить. С другого, дальнего мольберта на него неотрывно смотрел этот немыслимый святой – только последний идиот не заметит, какая отпетая у него рожа! Смотрит беспощадно, провожая глазами все его движения – неумолимо, неотступно! – вот как ты сам смотрел недавно на несчастного Славика. А кстати, как ты смотрел? – ведь сам себя ты видишь только бреясь или одеваясь, мельком, обыденным скользящим взглядом, безмятежно насвистывая… Вдруг вспомнился профессионально острый – с изображения на объект – взгляд Илана, специалиста по идентификации внешностей: «Вот на тебя-то как раз он и похож». Сняв с колен разнеженного Чико, он поднялся и принес небольшое круглое зеркало. Усевшись на ступенях в прежней позе, повернулся в зеркале в три четверти, точно, как монах на картине, и сделал лицо… Так мама, объявив имя соседки или знакомого, в одно мгновение превращалась в изображаемый персонаж.
Вперив в лицо на портрете ответный яростно-непреклонный взгляд, упрямо сведя прямые черные брови, он медленно перевел взгляд в зеркало… и чуть не уронил его! Сходство его в зеркале со святым Бенедиктом, или как там называли когда-то этого парня, было таким обескураживающим, что и усмехнуться не получалось.
Несколько мгновений он сидел, не шевелясь, не меняя выражения лица, озадаченно переводя взгляд с зеркала на холст… – Мистика… – пробормотал наконец, криво усмехнувшись себе самому. Отложил зеркало, протянул руку и опять погладил кота, что внимательно следил за всеми манипуляциями хозяина: – Или, скорее, месть.
«« ||
»» [163 из
206]