Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
Кордовин отвел от нее глаза. – Ах, вот оно что… Вдруг накатила на него невыносимая скука… Зачем ты отдал его – туда? – вдруг спросил он себя. Ему там совсем не место.
Что тебя толкало, черт возьми, к чему было так торопиться? – А теперь вообрази, – услышал он голос Луки, – как новоиспеченному Папе будет приятно лицезреть в своем рабочем кабинете или в своих покоях святого Бенедикта работы великого Эль Греко. И как впоследствии, подумал Кордовин, Папа благосклонно отметит тех, кто удачно подсуетился со святым покровителем, в том числе, и нашего Луку Анццани (Бассо – тот мелкая сошка, о нем вряд ли кто вспомнит, как не вспомнили о нем в инциденте с закрытой комнатой), – нашего Луку, что так вовремя притащил «Святого Бенедикта» в зубах к ногам кардинала. * * * С собой он не взял ничего, ровным счетом ничего – кроме документов, денег и телефона.
Все остальное должно было ждать его там, в неизвестном Майями, который по карте он знал чуть не назубок.
Перед тем как выйти, он с гостиничного аппарата набрал номер Бассо, дождался, когда тот возьмет трубку, и выдавил: – Бассо… прости, разбудил? Хотел предупредить: я тебе сегодня не попутчик. Езжай без меня… я, видимо, отравился. И пока разбуженный и огорченный Бассо пытался дознаться – что, теста ди каццо, с тобой стряслось? – он, глядя на часы, отсчитывающие две последние, отпущенные на этот разговор, минуты, выстанывал: – Подыхаю… съел вчера какой-то дряни… От унитаза ни на шаг… Нет, стронцо, отвали от меня, не настаивай, я тебе всю машину обосру… Передай мои извинения родителям, мой самый теплый привет… О-о, боже, отпусти меня! Положил трубку на рычаг, немедленно выкинув из головы Бассо вместе с фермой и непременной фьерентиной Марио, вместе с любимыми осенними холмами Тосканы, ржаво-багряными от виноградников. Мысленно пробежал порядок действий. Да: повесить на дверь табличку: «не беспокоить». И главное: присесть на дорожку («народные приметы, Зюня, это великое дело!»). 2 Он сидел под зеленым тентом с рекламой «спрайта» за столиком кафе-мороженого на русской плазе – прямоугольной площади с огромной бесплатной стоянкой в центре, и со сплошным рядом сервисов и бизнесов по периметру площади. Из русских тут были гастроном, магазин-кулинария «Калинка», два небольших ресторанчика, аптека, химчистка, салон красоты, видеопрокат и книжный магазин «Союз». Тут же бытовали азиатские и кубинские закусочные, где, надо полагать, местная и приезжая золотая молодежь разживалась «колесами» и порошком, а также магазин с витриной, забитой пестрым и веселым пластиком – пляжными товарами.
Напротив и чуть наискосок от Кордовина долбили ложечками свои порции мороженого две почтенные дамы, будто перенесенные в Майями прямиком из Винницы. Дородные, с богатейшими подбородками, с отекшими от жары и орошенными потом лицами, – под зеленым тентом они выглядели оживленными пожилыми русалками, или, скорее, водяными.
В руках у одной был веер, почти такой, какой он привез из Мадрида Жуке, и этим веером, ни на минуту не останавливаясь, она совершала поистине виртуозные манипуляции: жестикулировала, тыкала им в собеседницу, раскатывала и трепетала над зеленоватым декольте, площадью с небольшое, заросшее ряской морщин, озерцо, и, кажется, даже ковырнула костяным кончиком в стеклянном бокале, вытаскивая залетевшую в сливочный сугроб мошку. – Я видела его перед смертью, – сказала она, трепеща веером, как кастаньетами, – он так похудел перед смертью, что ужас что… – Ай, оставьте, – отозвалась вторая. – Он сам хотел похудеть. Он хотел похудеть, и он похудел.
Первая оставила застрявшую в комке мороженого ложечку, чтобы перехватить веер другой рукой. – Что вы говорите, Мира, ей-богу! Как у вас язык повернулся! Да, он хотел похудеть.
Но не так! Бедная моя тетка. Тоже сидит сейчас, обмахиваясь, где-нибудь на улице Бен-Иегуда, и обсуждает с приятельницей что-нибудь такое же, макабрическое… Что с ней будет, если сегодня…? Ничего, сказал он себе.
Ничего с ней не будет, она пристроена и присмотрена, проживет еще сорок лет, получая нормальную пенсию, шастая по экскурсиям и читая старичью в своем хостеле испанскую поэзию. «Я им вставляю свои стихи, – призналась она недавно, и простодушно улыбнулась: – свои харчас… между стихотворениями Лорки, Мачадо или Галеви. И, знаешь, они звучат совсем недурно!» Вообще все вокруг напоминало Тель-Авив или Нетанию, и пальмы так же высоко мели своими лохматыми седыми метелками необозримую синь раскаленного неба, и так же чувствовался легкий бриз со стороны океана, но было почище, побогаче и, пожалуй, не так живописно.
В магазинчике на плазе он купил черные очки и сейчас сидел в удобном для обзора месте, напротив заведения, открытия которого ждал. Ему сказали подойти именно в тот момент, когда хозяин, больше похожий на шпану – с кольцом в брови, в носу, и целым поездом крошечных колечек, что вгрызлись в наружный хрящ ушной раковины, – примется поднимать рифленые жалюзи.
«« ||
»» [174 из
206]