Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
Первым бросался в глаза простреленный затылок здоровенного черного бугая в голубой майке. Рухнув на кровать лицом вниз, он там и лежал – да, именно под дешевым постером «Подсолнухов» Ван Тога, – разбросав по сторонам никчемно мощные накаченные руки, не пригодившиеся Аркадию Викторовичу. А в кресле – в том самом кресле, где сиживал, устраивая племянника в Лицей, Василий Львович Пушкин, сидел… да не сидел, а был свален огромной переломанной кучей голый человек – мертвый, по всей видимости, уже много часов. С первого взгляда было видно, что его пытали – неестественно скрюченный, с задранным к потолку огромным подбородком, он будто тщился перед смертью заглянуть куда-то, где хранилась драгоценнейшая для него вещь.
Не веря своим глазам, Захар как зачарованный смотрел на обезображенное тело, не в силах отвести взгляда от запрокинутого, невероятного подбородка: раздвоенного копыта дьявола.
Наконец отшатнулся, медленно, как во сне, спустился по лестнице, дошел по песку до самой воды… и побрел прочь вдоль кромки прибоя, едва передвигая ноги. С каждым шагом, удаляющим его от персиковой гасиенды, идти было все легче. Он ускорил шаги… и наконец побежал, глубоко, со свистом втягивая в легкие ночной, насыщенный брызгами прибоя ветер. Добежав до пустынного городского пляжа, разделся, вошел в воду и зашвырнул подальше «беретту», очки и наушники с плеером…. Теплая волна сбила его с ног, поволокла, надавала оплеух, и он поплыл, как в детстве, погружаясь с головой, выныривая, хватая воздух жадными, распяленными губами, подняв мокрое лицо к сияющему звездному небу, почти бессмысленно повторяя: «Вот и всё… вот и всё… вот и всё…»
В Мадриде он первым делом снял машину в маленьком филиале агентства «Авис» на железнодорожном вокзале. Там заправляла трогательная пожилая чета, которую мысленно он назвал Кощея Бессмертная и Василиск Прекрасный. То, что они супруги, неуловимо чувствовалось по междометиям, полу-взглядам, полу-наклонам головы. Обескровленная и обесцвеченная, тощая, серо-седая, в слишком больших для нее очках, съезжающих на хрящеватый нос, женщина долго заполняла нужные бумаги, напряженно сверяясь по компьютеру – видимо, боялась напортачить. Зато Василиск Прекрасный был расслаблен, дружелюбен и слегка поддат.
Немного помятый, с дивным взглядом синих глаз, он радушно показывал машины и, стремясь получше объяснить дорогу, обрывал себя на полуслове, обнимал Захара за плечи, с энтузиазмом ворочал, похлопывал по спине, указывая огромными мягкими лапами прямейшее направление на выезд из города.
Насилу вырвался от них… Он никак не мог успокоиться и проклинал себя, без конца перебирая ряд собственных ошибок, начиная с главной: с Люка. Захар позвонил сыщику в Нью-Йорк той же ночью, едва добрался, мокрый, до своей машины под эстакадой. – Люк… – сказал он, стараясь унять ярость, сотрясавшую все его существо, ярость, вспыхнувшую в нем с той минуты, когда, сопоставив слишком говорящие детали, понял – что произошло. – Хочу сообщить тебе, Люк, что господин Босота, с которым я собирался обсудить некую искусствоведческую проблему, полчаса назад обнаружен мною убитым на своей вилле. С ним убит его охранник, и все это хозяйство тушится на медленном огне, с хорошими приправами, уже по крайней мере сутки. Люк помолчал и, наконец, неторопливо произнес: – К чему ты сообщаешь об этом мне, Саккариас? Не позвонить ли тебе в полицию? Они говорили по-испански, так выбрал Захар. Ему всегда казалось, что этот язык более приспособлен для прямой конфронтации. – К тому, чтобы ни у полиции, ни у тебя, ни у твоих клиентов, кто бы они ни были, не возникло соблазна повесить на меня эти два трупа. У меня изумительное по красоте алиби, предупреждаю тебя. – Меня все это не касается, – холодно отозвался Люк. – Я частный детектив. У меня свои правила игры. – И эти правила допускают продажу данных о разыскиваемом лице дважды, трижды, оптом? Каждому желающему? – Чего ты добиваешься, Саккариас? Это мой бизнес. У меня отличная русская секретарша, очень умная девушка, мой рынок благодаря ей намного расширился. Она составила отменную картотеку, и в случае нужды… – Вале, Люк.
Каждый волен зарабатывать теми способами, что ему нравятся.
Честно говоря, я восхищен твоей оборотистостью: ты продал Босоту мне, затем загнал его Гнатюку затем продал Гнатюку – меня… и с каждой продажи… – Ты забыл еще кое-что, – невозмутимо, с вежливой усмешкой в голосе, перебил Люк. – Я еще продал тебя – Босоте.
Помнишь, в Толедо – тот визит к тебе в номер неуклюжих парней? Но Босота – он сказал, и я сам это видел – не желал твоей смерти. У него были какие-то другие планы.
Когда я прилетел к нему в Майями с интересным предложением, старик, услышав твое имя, прослезился… – У него это ровным счетом ничего не значило! – Допустим… Мне хотелось бы еще поспать, извини… – Он замер, будто прислушиваясь к спертому бешенством дыханию Захара в трубке, и добродушно сказал, прежде чем оборвать разговор: – Я на тебе неплохо заработал, Саккариас; так что в качестве премии – мой бесплатный совет: я видел этого сеньора Гнатьюка. И думаю, ему тесновато с тобой на этом свете. Так что почаще оглядывайся и посматривай в зеркало заднего обзора… * * * В пригородах явственней чувствуешь смену времен года: не зашнурованная в каменный корсет улиц природа раскинула телеса и вольно дышит на влажных лиловых холмах. Местная золотая осень уже слиняла под косым дождиком.
«« ||
»» [179 из
206]