Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
Как маму когда-то, он обнимал эту девочку, что вполне могла быть его дочерью. И опять думал: «Вот и всё… Вот, собственно, и всё…» Уткнувшись лицом ему в грудь, она продышала горячую пещерку где-то рядом с сердцем. Дышала ровно, но – он слышал, – заснуть не могла.
Все-таки она – молодчина, подумал он, не испугалась, не хватала его за руки и колени в этой безумной гонке, не визжала. И, может быть, то, что она – здесь, – так надо? – Не понимаю… – вдруг прошептала она. – Почему? Почему за тобой гонятся, ихо? Почему ты не обратишься в полицию? Почему мы – здесь? – и приподнялась на локте, заглянула в его близкое, но невидимое в темноте лицо: – Ради всех святых: кто ты, Саккариас? Он хрипло проговорил: – Не тревожь святых, я им не понравлюсь. Я – убегающий от погони преступник. – Что?! – Она села, провела горячей ладонью по его лицу в кромешной влажной тьме: – Бред какой-то! Не верю! Что, что ты
сделал?! – Я подделывал картины. – Картины?! Господи… разве за это убивают?! Он усмехнулся: – О да. Она опять улеглась, тихо положив голову ему на грудь. – Но у тебя, – возразила, – так ровно сердце бьется! Мой дед говорил, так бывает, когда человек либо совсем спокоен, либо в смертельном отчаянии. Саккариас… от тебя пахнет таким родным! Сцепив зубы, он промолчал.
Подумал: она просто ищет во мне отца.
Вот откуда это детское стремление вжаться, припасть и не отпустить.
Несмотря на явную опасность, ищет во мне отца или деда, которого любила. Ищет точно так же, как я всю жизнь ищу маму, – повсюду в каждой женщине. Минут через двадцать ему показалось, что она уснула. Тогда тихим монотонным голосом он стал рассказывать ей – всё… Вот такие дела, Мануэла: давно все началось.
Винница, мама… Потом Питер, академия, Андрюша, Босота; проданный в скупку субботний кубок – такой же, что стоит у тебя на комоде. Счастливо найденная коллекция деда, и Рубенс, и бесчисленные подделки, и, наконец, картина, обнаруженная в Толедо, – этот невероятный святой с кортиком, похожий и на меня, и на тебя, у которого тоже было свое понимание закона и беззакония. Я продал его, понимаешь? И с этим теперь невозможно остаться жить.
Чек за него, гигантский чек за нашего предка, – он сейчас у тебя под щекой, Мануэла… Она лежала не шевелясь, и не шелохнулась ни разу, пока звучал его голос.
Но когда он умолк, не зная, а может быть, боясь узнать – услышала ли она что-нибудь из того, что он говорил, она выдохнула – возможно, во сне? – единственную фразу счастливым шепотом: – А все-таки ты явился, Саккариас!
3 Под утро он уже знал, что ему делать. Сейчас с абсолютной ясностью он чувствовал и понимал – о чем думал дед, так тщательно готовясь к самому важному поступку в своей жизни.
«« ||
»» [200 из
206]