Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
Неуверенно глянула поверх уложенных рядком круассанов, перевела взгляд с мужа на покупателя.
Наконец проговорила твердо: – Меньше чем за пятьдесят евро я не отдам! – Пе-епи! – Вот и хорошо! – он отсек дальнейшие препирательства, решительно извлекая из внутреннего кармана куртки портмоне.
Как хорошо, что он никак не окультурится, по словам Ирины, никак не превратится в западного человека, а, словно торговец редиской, продолжает носить с собой натуральные деньги. Ты еще резинкой их перевяжи! Да, дорогая. И резинкой, если потребуется.
Вот именно для такого случая, Ирина Леонидовна, вот для такой оптовой закупки редиски я, старый провинциал, и таскаю с собой немножко денег.
Как говорил дядя Сёма: «немножко денег никому не мешает». А рама, родная рама – это в нашем деле все равно, что родная мама. Ее и реставрировать ни в коем случае не нужно: оберег, драгоценность. Особенно, когда пятно естественной грязи плавно переползает с рамы на подрамник, а там и на холст. Да: рама предстанет перед музейными экспертами такой, какая уж она есть – ветхая, потревоженная жучком, с почти полностью вытертой позолотой на сильно разрушенной лепнине листьев и плодов… И кофе он выпил с удовольствием – отличный кофе с парочкой горячих чуррос, пока хозяин писал под его диктовку буквально
несколько слов: историю находки, скупую и великую сагу песнь песней о кирпичном сарае, в угрюмой и пыльной тьме которого картина стояла в ожидании предприимчивой Пепи много десятков лет. – …И название кафе напишите, не забудьте, – спохватился он. – «Амфоры» – я не ошибся? Никогда не читаю вывесок. – Да нет, кабальеро, – живо отозвалась от прилавка проворная Пепи. У нее уже выстроились три студиозуса, по-утреннему зябко- сутулых, не совсем еще проснувшихся. – Никаких тут иностранных амфор.
Наше кафе называется по- родному по-испански: «Бланка палома». – Как?! – ахнул он, едва не выронив огрызок чурро на тарелку. – Как вы сказали? – А что вас удивляет, сеньор? – усач поднял косматые брови, в точности повторяющие разлет его усов. – Нет… о, ничего особенного, – пробормотал он в некотором смятении. – Прекрасное название… Но, мне казалось, оно в традиции, скорее, андалузских городов? – Еще бы! – воскликнул хозяин. – Теперь вы понимаете, откуда родом моя Пепи? – Неужто из Росио? Я был там года два назад, как раз на «Пентекостес»… И еще минут десять они с обрюзгшей красавицей обсуждали великолепие ежегодной процессии – до миллиону человек, сеньор, до миллиону ежегодно! – и изящество самой церкви – легкой и белой, – и золотое сияние крылатых полукружьев вокруг головы Мадонны, что кротко-улыбчиво плывет под узорным балдахином, вызывая у паломников исступленный, трепетный восторг.
Поистине, легка ты, десница Божья. Легка, как милосердное крыло Белой Голубки. * * * Он поднимался к отелю с картиной в одной руке и рамой – в другой, обдумывая свои планы, которые из-за двух утренних событий надо было перекроить.
Например, отменить вечерний рейс в Тель-Авив, смотаться на поезде в любую европейскую экспертную лабораторию, где картину подвергнут всесторонней технологической экспертизе (незнакомое ликующее чувство абсолютной подлинности и правды). Дороговато, прямо скажем, и даже весьма дорого.
Но непременно, господа-коллеги, коллекционеры и эксперты: и химическую экспертизу, и рентген, и инфракрасные лучи, и ультрафиолет!
«« ||
»» [67 из
206]