Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
В отличие от римлян они уже тогда знали секрет изготовления шелка. Ах, поменять бы на это оружие весь современный арсенал огнестрельных игрушек… кроме моего «глока», само собой.
Надо бы спросить у Халиля – вырывают ли и сегодня языки у ткачей, как в прежние добрые времена, – дабы те не разболтали секрета производства шелка? И вот еще что: надо разориться и купить в подарок Марго пару наволочек из этой нежнейшей и легчайшей ядовитой материи.
После купания он неторопливо позавтракал на балконе, отмечая поминутные изменения плотности цвета в продолговатой лазурной чаше внизу, под косогором. Молчаливый работник уже собирал в мешки скошенную траву, и сюда, к балкону долетал запах сомлевшего на солнце клевера и еще каких-то невыразимо благоуханных трав. Затем часа полтора, задвинув стол и стул к стене, в угол балкона, так, чтоб никто не смог его увидеть, он в небольшом альбоме писал акварельными красками несколько этюдов – для будущих Нининых пейзажей, – намечая основные цветовые планы, освещение, состояние здешней световоздушной среды, – эту бесконечную ясную даль, колебание воздуха… В таких беглых этюдах он исследовал соотношение масштабов – гор, неба, воды. Тут важна была еще и точка зрения наблюдателя, с которой открывается водная поверхность, поэтому озерные планы он
строил несколько укрупненно. Это невесомое, выстланное по дну белым известняком альпийское озеро было окружено зубчатыми горами.
По утрам в нем струилась шелковая рябь, как в тихой реке: горный ветерок тревожил рассветную воду По мере того как утро веселело и свет проникал все глубже в прозрачную толщу воды, становилось видно, как рыбы стоят в ней неподвижно одна над другой.
В подернутой купоросом зеркальной пластине озера прибрежные деревья отражались так ясно, что можно было листья пересчитать. А крошечный овальный островок в центре, с дюжиной берез, в точности повторял себя в воде, как фигуры в картах.
В эти утренние часы неподвижное озеро предъявляло все оттенки зеленого: малахит, бирюзу, лазурь, прозрачную цельность изумруда… Днем его затягивала истомная жарь. Оно останавливалось, зависало. Зависали рыбы в воде, стрекозы над кустами.
Вверху зависало бездумное небо… Вода становилась непроницаемо, травянисто зеленой, отполированной. И колоколец коровы, пасущейся на склоне одной из дальних гор, позвякивал сюда вяло и редко – как задремавший сторож своей колотушкой.
Но к вечеру вновь налетал свежий ветерок и все пробуждалось; в свете уходящего солнца множество зеркальных лекал на темно- зеленой воде качались, играли вдоль травянистых берегов, будто старались подмыть бегущую вокруг и в точности повторяющую очертания озера тропинку. * * * Эдуард, хозяин виллы и пансиона, был немцем, потомственным скульптором в четвертом поколении.
По натуре бродяга, альпинист, изобретатель новых рискованных видов горного спорта, он в молодости жил повсюду болтался там и сям, затевая многие дела, из которых самым успешным была фирма по экспорту гранитных глыб для скульпторов. Лет тридцать назад, штурмуя в этих краях очередные вершины, он набрел на нежный овал чистейшего голубого лика, влюбился в окрестные места, в старинную деревушку неподалеку и купил целый склон, на котором построил каменный двухэтажный дом – для себя, и крепкий флигель из светлого душистого дерева – пансион с пятью квартирками – для всяких чудаков, вроде, вот, тебя, Зэккэри, кому не нужны развлечения и шум курортов Ривьеры, а нужна тишина, запахи трав, альпийский колоколец на шее далекой коровы и синь-прозелень уникального озера, с самой чистой в Италии пресной водой, я не шучу, можешь пить эту воду
«« ||
»» [91 из
206]