Дарья Донцова - Скелет из пробирки
– Бери, – отдуваясь, велела Света, – и неси вон туда, видишь у стены стол?
Мы переволокли ящики, Светлана зажгла небольшую настольную лампу и заявила:
– Это архив Горнгольца, не весь, а только часть. Где остальное, не знаю, может, и не привозили вовсе, но Игорь изучал именно эти ящики.
– Точно знаешь? – с сомнением спросила я, оглядывая темно-желтую, покрытую пятнами крышку одного из «кофров».
– Во всяком случае, – Света пожала плечами, – он мне, выйдя отсюда, сказал: полка семьдесят восемь "а", места хранения с восьмого по четырнадцатое. Да открой же.
Я подняла кусок шершавого картона. Под ним оказался ящик, набитый папками. Я потащила одну за корешок. «Gorngolz. Achtung. Zimmer nummer vier» "Горнгольц. Внимание. Комната номер четыре.";. Естественно, все документы были на немецком, но почерк у писаря оказался четким, почти каллиграфическим. К тому же основная часть бумаг была напечатана на машинке. Моего знания немецкого языка вполне хватило на то, чтобы понять – перед глазами список несчастных, лежавших в четвертой палате. С немецкой педантичностью слева были написаны имена, фамилии, справа – день прибытия в лагерь, причина смерти и число, когда труп заключенного отправили в крематорий.
"1. Тадуеш Ковальский. 1920 год, Варшава – 2 сентября 1941 г. – 3 ноября 1943 г. – сердечная недостаточность.
2. Иван Ребриков. 1915 год, Курск – 18 октября 1943 г. – 20 октября 1943 г. – ишемический инсульт".
Внезапно мне стало страшно. Наверное, родственники Ковальского и Ребрикова получили в свое время официальные извещения с краткой информацией «Пропал без вести».
Увидеть подобную бумажку было намного хуже, чем стать обладателем похоронки. В нашем дворе жила тихая, серая, как осенний зайчик, Анна Михайловна. Тетя Нюра, как звали ее мы, дети, даже в семидесятые годы надеялась на то, что ее муж, Тихон Степанович, жив.
«« ||
»» [322 из
391]