Дарья Донцова - Скелет из пробирки
Будучи аскетом и фанатичной личностью, Фридрих воспитал в подобном духе Бригитту, свою дочь, сделав ее медсестрой. Девушка не заканчивала училища, но дело знала прекрасно, потому что учил ее такой высококлассный специалист, как родной отец! Абсолютно беспощадный к «кроликам» и «человеческим организмам», Фридрих был очень приветлив, порядочен и даже ласков с людьми своего круга. Он, как и Ваня Селезнев, считал, что человечество распадается на две части. Виттенхоф не был националистом, он, правда, недолюбливал евреев, но легкий антисемитизм не затмил ему мозги. Если Фридрих видел, что еврей умен и образован, он мигом завязывал с ним контакт. То, что Селезнев русский, никак не сказалось на отношении к нему полковника. Виттенхоф оценил талант парня и приблизил к себе Ивана. Одно время он даже намекал, что Бригитте нужен муж, но Селезнева отпугивала немотивированная жестокость молодой девушки, ее вспыльчивость и резкость… Куда больше ему нравилась племянница Виттенхофа – Лиззи. С ней было проще. Лиззи казалась милой, спокойной, постоянно улыбалась. И еще – мать Лиззи, жена старшего брата Фридриха, была русской, эмигрировавшей в семнадцатое году из большевистской России. Выйдя замуж за немца Виттенхофа, Нина Караваева ни на секунду не забывала о своем происхождении и говорила дома с дочерью по-русски. В конце тридцатых годов родители Лиззи погибли, и Фридрих взял племянницу к себе.
Теперь понимаете, почему Ивану было легче с Лиззи? И еще, Фридрих воспитывал и учил девочек одинаково, но Бригитта получилась исполнительной медсестрой с хорошими руками, а Лиззи оказалась ученым с фонтаном идей в белокурой головке. Девочки не ладили между собой, просто делали вид, что любят друг друга. Но на самом деле Бригитта считала двоюродную сестру выскочкой, а Лиззи морщилась, видя, как дочь Фридриха избивает «кролика». «Если "организм" был отработан, его следовало спокойно уничтожить, не мучая, просто убить, как отжившую лабораторную крысу, – думала Лиззи. – Бригитта слишком невыдержанна, что большой минус для арийки». А еще ради науки Лиззи, как Фридрих и Иван, могла отдать душу черту.
Не надо думать, что все великие открытия в медицине делались чистыми руками, людьми с благородной душой. В душе Лиззи иногда поднимала голову жалость, но, делая очередной жертве инъекцию яда, девушка говорила себе: «Что значит физическая кончина этого индивидуума? Его смерть служит науке и в конечном итоге спасет все человечество!» Бригитта же подобные размышлизмы не приходили в красивую головку, ей просто нравилось избивать людей. Даже отец иногда делал замечания дочери, но та не желала слушаться.
Семнадцатого апреля, вечером, в комнату к Ивану вошел Гюнтер Рур.
– Не помешал? – спросил он.
Иван отложил книгу. Гюнтер был ему очень симпатичен: целеустремленный, умный, эрудированный, готовый дни и ночи проводить в лаборатории.
– Садись, пожалуйста, – улыбнулся Селезнев, – небось все сигареты искурил? Гюнтер кивнул:
– Точно, знаю, что у тебя всегда есть заначка! Но у меня другой разговор.
– Давай!
– Мы с Лиззи решили пожениться! Иван испытал легкий укол ревности, но потом воскликнул:
«« ||
»» [363 из
391]