Дмитрий Емецe - Лестница в Эдем
Человеческая свобода – это не бескрайний выбор бескрайних решений. Свобода – это обычно выбор из двух, противоречивых таких решений. Совсем маленьких, неброских, но необычайно важных. Дать милостыню бабульке или не дать. Пнуть собаку или не пнуть. Схалтурить или не схалтурить. Помочь или так сойдет. Именно в выборе этих неброских решений и выковывается человеческая личность.
«Книга Света»
В обычных случаях Мефодий просыпался утром плохо. Сознание заводилось медленно. Желаннее подушки в мире ничего не существовало, и порой Меф всерьез опасался, что, догадайся Тухломон в эти секунды подсунуть ему пергамент о добровольной передаче эйдоса мраку, он подмахнет его не глядя, в обмен на двадцать лишних минут сна.
«Ты как мотоцикл Эссиорха! Начинаешь фырчать и откликаться только после седьмого пинка!» – говорила Улита, которой нередко поручали поднимать его, когда Меф еще служил мраку в резиденции на Большой Дмитровке.
Порой ведьме приходилось даже использовать авральный вариант побудки. Авральный вариант был известен в народе как Петруччо Чимоданов. Он являлся в комнату Мефа, сопровождаемый верным Зудукой, и, восторженно перекашивая рот, принимался палить в потолок из пистолета Макарова.
Однако в то утро двадцать седьмого ноября, за два дня до дуэли, Меф проснулся неожиданно рано и без посторонней помощи. Рассвет только-только начинал сереть за окном. Буслаев лежал, смотрел в потолок, ощупывал кончиками пальцев свою голову и, ощущая под кожей твердость черепа, внутренне замирал от ужаса этого открытия.
Разумеется, он и раньше догадывался, что у людей существуют черепа, но тогда это было отрешенное знание. Знание, по которому черепа имели все, кроме тебя. Ты же был единственным приятным исключением из правила, тем, кто, имея череп, словно бы его не имел. Теперь же абстрактное знание сделалось внутренним жутким открытием.
Особенно хорошо кости прощупывались в верхней части – скулы, лоб, брови, идущие точно над глазницами и подчеркивающие их контур.
«Это я! – думал Меф. – Мое тело! Если ткнуть его чем-нибудь острым, или уронить с высоты, или сделать с ним что-нибудь еще в том же духе, оно перестанет существовать! И эти руки, эти волосы, эти ноги станут ничьими! Просто прах и кости, которые притворились на время Мефодием Буслаевым!»
Звериный, элементарный, неконтролируемый страх затопил его при мысли о том, что разлучение с телом может произойти уже послезавтра. О бессмертии эйдоса, в котором и заключена сама сущность его частного бытия, он как-то не задумывался. В этот момент оно казалось ему слишком абстрактным. Материальным же было именно это тело, эти руки и ноги, эта кожа, этот твердый череп – все то, существование чего было теперь под угрозой.
«« ||
»» [284 из
339]