Дмитрий Емец Мефодий Буслаев Свиток желаний
— И что, обратно отнесла? — спросил Мефодий.
Улита рассмеялась, покосившись на смутившуюся старуху, которая от неожиданности даже ковшик с медовухой уронила.
— И, милай, кто ж из Тартара-то добро обратно носит? У нас же не госконтора, чтоб человечки туды-сюды бегали. Ужо принес — так ложь куцы положится и за другим грузом ташшись. Ладно, сладкие мои, засиделась я с вами чегой-то... Народец у меня на белом свете зажился! — торопливо зашамкала Аида Плаховна.
Видно, избегая скользкой темы, она сняла с плеча грязный рюкзак и вывалила на стол Улите целую кипу засаленных пергаментов.
Ведьма поморщилась, когда пергамента раскатились по столу. Многие из них были в бурых высохших пятнах, другие покрывала свежая слизь.
— Вот тута, гробики мои осиновые, накладные на самоубийц, а тута те, кто эйдосы при жизни заложил, значить, да со сроками маленько просчитался... А атеистов, кощунов и прочих умствующих я, того... как договаривались с Лигулом, отдельной фактуркой... Разберетесь, миляги? А не разберетесь, так туточки полный перечень. Могилка в могилку!.. — зачастила Мамзелькина.
Проверяя, не осталось ли чего в рюкзаке, Аида Плаховна решительно встряхнула его. На стол выпал зацепившийся пергамент.
— А это кто? — спросила Улита.
— А это ишь... самоубийца одна. Наглоталась, бедняга, снотворного. Попугать мужика своего вздумала. Два раза глотала — откачивали. Проглотила в третий, а тут мужик ее на работе возьми и задержись... Диск с игрой ему ктой-то принес! Как бы уж и не наши из канцелярии все это состыковали, — охотно пояснила Мамзелькина. — Осторожно с пергаментом, Улитушка, березка моя недопиленная! Туточки внизу эйдос подклеен, не затерялся бы. Потрудись-ка расписочку вполучении! Эйдосы без расписки сдавать себе дороже. Потом не отчитаишси!
Улита неохотно написала расписку, вытащила из ящика штемпельную подушку и с омерзением стала шлепать, где надо, печати. Едва она закончила, как на экземпляре Мамзелькиной проступили кровавые буквы.
«« ||
»» [23 из
263]