Дмитрий ЕМЕЦ ТАНЯ ГРОТТЕР И ТРОН ДРЕВНИРА
Тузиков наклонился и расшнуровал другой ботинок.
– Сделайте тогда и из него мышь! Все равно выбрасывать! – потребовал он.
– Бесполезно. Ваш второй ботинок так и останется ботинком, сколько бы я ни произносил Ноуменус кантус выпулялис. У большинства предметов как в магическом, так и в лопухоидном мире нет внутренней сущности! Разумеется, его можно превратить во что-либо принудительно, но это будет уже не то… – сказал Фудзий, зачем-то показав на Гуню Гломова.
Гуня беспокойно завозился, с тревогой размышляя, вдруг в нем самом живет, скажем, комод, а Фудзий возьмет его да и высвободит?
– Да ну, сущности какие-то! Был ботинок, а теперь нету! Никакой пользы, один вред! – поморщившись, сказала практичная Лиза Зализина.
– Девушка, вы рассуждаете точно так же, как мои завистники в Магфорде! – печально произнес Фудзий. – Они все ополчились на меня после того, как я превратил жену декана в жабу! Но не виноват же я, что у нее была такая скрытая сущность?! Вы улавливаете мою мысль?
В классе разразилась настоящая буря. Смех, сдерживаемый весь урок, вырвался наружу, как лава, которой наскучило вяло бурлить в недрах вулкана. Баб-Ягун не мог даже выговорить: «Мамочка моя бабуся!», а только взвизгивал: «Ой, я не могу!» Преподаватель, необратимо превративший жену магфордского декана в лягушку, мгновенно стал героем. В скрытой иерархии «любви-нелюбви», которую выстраивал для себя каждый ученик, Фудзий мгновенно вырос на сто пунктов и встал где-то рядом с Тарарахом и Сарданапалом, оставив далеко позади и Зуби, и Медузию, и Поклепа.
Таня смотрела на занудливого преподавателя совсем другими глазами. Низенький, красноносый, нелепый, он показался ей вдруг магом-романтиком, освобождающим душу предметов из оков ее нелепой оболочки.
– Ноуменус кантус выпулялис, – тихо повторила она, думая, сработает ли это заклинание без тех пассов, что делал Фудзий.
– Все свободны! Завтра в то же время! – сухо сказал магфордский преподаватель.
«« ||
»» [197 из
292]