Д.Емец - Таня Гроттер и молот Перуна
Котлеткин равнодушно покосился на Халявия. Для него оборотень был чем-то вроде забавной обезьянки, которая еще и умела разговаривать.
— Да, кстати, я хотел тебе кое-что предложить... Смотаешься наблюдателем на Ближний Восток? — спросил он.
— Да иди ты на фиг! Знаю я твоих «наблюдателей». Что я, мальчик, что ли, уран в чемодане таскать? — отвечал Дурнев.
Котлеткин захохотал. Дурнев за то его и любил, что с генералом можно было не церемониться. Он был прост, как кувалда, и гуманен, как штык-нож.
Поднимаясь в лифте, дядя Герман придерживал ворочающегося Халявия за ноги и грустно думал, что, возможно, оборотень прав. Его Нинель уже далеко не балерина, да и характер у нее не становится с годами лучше. Тут живешь-живешь, вкалываешь, как шахтер, зашибаешь бабло, а она...
Ощутив внезапный прилив раздражения, дядя Герман пнул кабинку лифта, едва не уронив Халявия. Тот, впрочем, благополучно продолжал дрыхнуть.
Лифт остановился. В смутном настроении дядя Герман шагнул на площадку, нашаривая в кармане ключи, и вдруг увидел на пороге небольшой старомодный сундучок, обитый полосами железа. В сундуке явно что-то происходило. То ли кто-то ворочался, то ли что-то тикало. В общем, наблюдалась подозрительная активность.
«Ага, бомба! — почти обрадовался своей догадливости Дурнев. — Или ребенок Гроттерши от этого шустрого англичанина! В общем, одно из двух, и еще неизвестно, что хуже. С бомбой, во всяком случае, не будешь мучиться».
Решив осторожно открыть сундук, Дурнев присел на корточки и, набрав в грудь воздуха, повернул ключ. Забытый Халявий соскользнул у него с плеча и, стукнувшись носом об пол, проснулся.
— В меня что, стреляли? — ошалело спросил он.
«« ||
»» [95 из
203]