Дмитрий Глуховский - Mетро
Но первым проснулся Ванечка и принялся недобро мычать. Вошедший не обратил на него никакого внимания, а когда Ванечка попытался тяпнуть его за руку, отвесил ему приличную затрещину. Тут, наконец, очнулся и старик.
— Михал Порфирич! Поднимайся скорей! — тревожно зашептал пограничник. — Уходить тебе надо! Красные тебя требуют выдать, как клеветника и вражеского пропагандиста! Говорил ведь, говорил я тебе: ну хоть здесь, хоть на нашей паршивой станции не рассказывай ты про свой Университет! Послушал ты меня?
— Позвольте, Константин Алексеевич, что же это? — растерянно завертел головой старик, с кряхтением поднимаясь с лежанки. — Я ведь и не говорил ничего, никакой пропаганды, боже упаси, так вот, молодому человеку рассказал только, но тихонько, без свидетелей...
— И молодого человека с собой прихвати! А то, ты знаешь, какая у нас тут станция рядом. Вот на Лубянку тебя сейчас отведут и кишки там на палку намотают, а парня твоего к стенке сразу поставят, чтоб не болтал лишнего! Да давай же быстрей, что ты мешкаешь, сейчас они придут уже! Они пока там совещаются ещё, чего бы у красных взамен выторговать, так что поспешай!
Артём к этому моменту уже стоял на ногах и рюкзак был у него за спиной. Не знал вот только, доставать ли оружие, или всё обойдётся. Старик тоже засуетился и через минуту они уже торопливо шагали по путям, причём Константин Алексеевич лично зажимал Ванечке рот рукой, мученически морщась, а старик с беспокойством поглядывал на него, опасаясь, как бы пограничник не свернул тому шею.
В туннеле, ведшем к Пушкинской, станция была укреплена намного лучше. Здесь они миновали два кордона, за сто и двести метров до входа. На ближнем — бетонное укрепление, бруствер, перерезающее пути и оставляющее только узенький проход у стенки, слева, за ним телефонный аппарат и провод, тянущийся до самого Кузнецкого Моста, наверное, в штаб, ящики с боеприпасами, и дрезина, патрулирующая эти сто метров. На дальнем — обычные мешки с песком, пулемёт и прожектор, как с другой стороны. На обоих постах стояли дежурные, но Константин Алексеевич стремительно провёл их сквозь все кордоны и вывел к границе, и устало сказал:
— Пойдём, пройдусь с тобой пять минут.
— Боюсь, нельзя тебе сюда больше, Михал Порфирич, — говорил пограничник, пока они медленно шли к Пушкинской. — Они тебе ещё и старых твоих грешков не простили, а ты снова-здорово. Слышал, товарищ Москвин лично интересовался. Ну да ладно, что-нибудь придумаем. Ты через Пушкинскую-то осторожно! — напутствовал он, отставая от них и растворяясь медленно в темноте. — Побыстрей проходи! У нас, видишь, боятся их! Ну, бывай!
Пока что спешить было некуда, и они замедлили шаг.
— Чем это вы им так насолили? — спросил Артём, с любопытством оглядывая старика.
«« ||
»» [109 из
356]