Дмитрий Глуховский - Mетро
— Великий червь был всегда. Не перебивай. Он поселился в самом центре мира. И сказал: этот мир будет моим. Он сделан из твёрдого камня, но я прогрызу через него свои ходы. Он холоден, но я согрею его теплом своего тела. Он тёмен, но я освещу его светом моих глаз. Он мёртв, но я населю его своими созданиями.
— Кто — создания? Что?
— Создания — это твари, которых Великий червь выпустил из чрева своего. И ты, и я; все мы — создания его. Так вот. И тогда сказал Великий червь: всё будет так, как я сказал, потому что этот мир отныне мой. И стал он грызть ходы через твёрдый камень, и размягчился камень в его утробе, слюна и сок смочили его, и камень стал живым, и стал родить грибы. И грыз Великий червь камень, и пропускал его сквозь себя, и делал так тысячи лет, пока его ходы не прошли сквозь всю землю.
— Тысяча — что? Один, два, три? Сколько? Тысяча?
— У тебя десять пальцев на руках. И у Шарапа десять пальцев... Нет, у Шарапа двенадцать... Не годится. Скажем, у Грома десять пальцев. Если взять тебя, Грома, и ещё людей, чтобы всех вместе было столько, сколько у тебя пальцев, то у всех у них будет десять раз по десять. Это сто. А тысяча — это когда десять раз по сто.
— Много пальцев. Не могу считать.
— Неважно. Так вот. Когда в земле появились ходы Великого червя, первая работа его была окончена. И тогда сказал он: вот, прогрыз я сквозь твёрдый камень тысячи тысяч ходов, и рассыпался камень к крошку. И прошла крошка сквозь мою утробу, и пропиталась соком моей жизни, и сама стала живой. И раньше занимал камень всё место в мире, а теперь появилось место пустое. Теперь есть место для моих детей, которых рожу. И вышли из его чрева первые создания его, имени которых сейчас не помнят. И были они большие и сильные, напоминая самого Великого червя. И полюбил их Великий червь. Но нечего им было пить, ибо в мире не было воды, и издохли они от жажды. И тогда Великий червь опечалился. До тех пор неведома ему была печаль, ибо некого было любить ему, и одиночество было неизвестно. Но создав новую жизнь, полюбил он её, и трудно было расстаться с ней. И тогда Великий червь стал плакать, и слёзы его заполнили мир. Так появилась вода. И сказал он: вот, теперь есть и место, чтобы жить в нём, и вода, чтобы пить её. И земля, напитанная соком моей утробы, живая, и родит грибы. Создам теперь тварей, порожу детей своих. Они будут жить в ходах, которые я прогрыз, и пить слёзы мои, и есть грибы, взросшие на соке моей утробы. И побоялся он родить снова огромных созданий, себе подобных, ведь им могло не хватить места, и воды, и грибов. Сначала создал он блох, потом крыс, потом кошек, потом куриц, потом собак, потом свиней, потом человека. Но не случилось по замыслу его: стали блохи пить кровь, а кошки есть крыс, и собаки душить кошек, и человек убивать их всех и есть. И когда впервые человек убил и съел другого человека, понял Великий червь, что дети его оказались недостойны его, и заплакал. И каждый раз, когда человек ест человека, Великий червь плачет, и его слёзы текут по ходам, и затапливают их.
— Человек хороший. Мясо вкусное. Сладкое. Но есть можно только врагов. Я знаю.
Артём сжал и разжал пальцы на руках. Кисти были стянуты куском проволоки за спиной, и сильно затекли, но по крайней мере они снова слушались его. Даже то, что всё тело болело, было сейчас хорошим знаком. Паралич от ядовитой иглы оказался временным. В голове крутилась мысль про то, что он вот, в отличие от неизвестного рассказчика, понятия не имел, откуда в метро взялись куры. Не иначе, с какого-нибудь рынка торговцы успели притащить. Свиней вот из одного из павильонов ВДНХ привели, это он знал, а куры...
Он попытался оглядеться по сторонам, но вокруг стоял абсолютный, чернильный мрак. Однако неподалёку кто-то был. Вот уже полчаса, как Артём пришёл в себя и, затаив дыхание, подслушивал странный разговор. У него постепенно начинало рождаться понимание того, куда он попал.
«« ||
»» [270 из
356]