Дмитрий Глуховский - Mетро
За железными ширмами, отделявшими территорию фабрики от остальной станции, от стены к стене были натянуты металлические проволоки, на которых сушились очищенные грибные шляпки. Когда было особенно влажно, под ними разжигали небольшие костры, чтобы они сушились быстрее и не начинали покрываться плесенью. Под проволоками стояли столы, на которых рабочие сначала нарезали, а потом измельчали в крошку засушенные грибные шляпки. Готовый чай паковали в бумажные или полиэтиленовые пакеты — в зависимости от того, что было на станции, и добавляли туда ещё кое-каких экстрактов, порошков, состав которых держался в секрете, и только начальник фабрики знал его. Таков был весь нехитрый процесс производства чая. Если бы не непременные беседы во время работы, восемь часов нарезания и перетирания грибных шляпок были бы наверное, крайне утомительны.
Работал Артём в эту смену вместе с Женькой и давешним всклокоченным мужиком по имени Кирилл, с которым вместе дежурили в заставе. Кирилл этот при виде Женьки очень оживился, очевидно, они уже раньше о чём-то говорили, и немедленно принялся рассказывать ему какую-ту историю, видимо, недосказанную в прошлый раз. Артёму с cередины слушать было уже неинтересно, и он всецело погрузился в свои мысли. История о Серпуховской линии, рассказанная недавно Женькой, начинала постепенно блекнуть в памяти и снова выплывал на поверхность его разговор с Хантером, о котором Артём совсем было забыл.
Что же было делать? Поручение, возложенное на него Хантером, было слишком серьёзным, чтобы просто не думать о нём. А вдруг у Хантера не выйдет то, что он задумал? Он пошёл на совершенно безумный поступок, отважившись забраться в логово врага, в самое пекло. Опасность, которой он себя подвергает, огромна, и даже он сам не знает её истинных размеров. Он может только догадываться о том, что ждёт его за двухсотпятидесятым метром, там, где меркнет последний отсвет костра пограничной заставы, может быть, последнего рукотворного пламени в мире к северу от ВДНХ. Всё, что он знал о чёрных, знал любой житель ВДНХ — и однако, пойти на такое не решался ни один из них. Фактически, неизвестно было даже, на Ботаническом ли Саду в действительности существует та лазейка, с которой твари с поверхности проникают в метрополитен. Слишком велика была вероятность того, что Хантер не сможет выполнить возложенной на себя миссии. Очевидно, опасность, исходящая с севера, была настолько велика, и возрастала так быстро, что любое промедление было недопустимо. Возможно, Хантер знал что-то о природе этой опасности, что-то такое, что не раскрыл он ни в беседе с Сухим, ни в разговоре с Артёмом. При этом, видимо, он осознавал степень риска, сопряжённого с поставленной перед собой задачей, и готовился к худшему. Иначе вряд ли он стал бы готовить Артёма к такому повороту событий. Значит, вероятность того, что он не справится, что с ним что-то произойдёт, и он не вернётся на станцию в указанный срок, существует, и она довольно велика. Но как сможет Артём бросить всё, уйти, никого не предупредив, ведь Хантер сам боялся предупреждать кого-либо ещё, опасаясь «червивых мозгов»… как сможет он добраться до Полиса, до легендарного Полиса в одиночку, через все явные и тайные опасности, поджидающие путешественников, а особенно новичков, в тёмных и глухих туннелях? Артём вдруг пожалел о том, что поддавшись суровому шарму и гипнотизирующему взгяду Охотника, он открыл ему свою тайну и согласился на его поручение.
— Эй, Артём! Артём! Ты спишь там, что ли? Ты чего не отвечаешь? — потряс его за плечо Женька. — Слышишь, что Кирилл говорит? Завтра вечером у нас караван организуют на Рижскую. Вроде, наша администрация решила с ними объединяться, и пока гуманитарную помощь им отправляем, в виду того, что скоро все мы тут будем братья. А у них там, вроде, склад обнаружился с бобинами с кабелем. Начальство хочет прокладывать — говорят, телефон будут делать между станциями. Во всяком случае, телеграф. Кирилл говорит, кто завтра не работает, может пойти. Хочешь?
Артём тут же подумал, что сама судьба даёт ему возможность выполнить поручение, если появится необходимость. И он молча кивнул.
— Здорово! — обрадовался Женька. — Тогда вместе пойдём. Кирилл! Запиши нас, хорошо? Во сколько там завтра выходим, в девять? Не забуду… До конца смены Артём так и не промолвил больше ни слова, не в состоянии оторваться от мрачных мыслей, занимавших его. Женька был оставлен на растерзание всклокоченному Кириллу и явно за это обиделся. Артём продолжал механическими движениями шинковать грибы, крошить их в пыль, снимать с проволки новые шляпки, и снова шинковать, и опять крошить, и так до бесконечности. Перед глазами стояло лицо Хантера, когда тот говорил ему, что он может и не вернуться, — спокойное лицо человека, привыкшего рисковать своей жизнью, не боящегося это делать, но… А в его сознании чернильным пятном медленно расплывалось предчувствие грядущей беды.
После работы Артём вернулся в свою палатку. Отчима там уже не было, очевидно, он ушёл по своим делам. Артём опустился на свою постель, уткнулся лицом в подушку и мгновенно уснул, хотя собирался ещё раз обдумать своё положение в тишине и спокойствии.
Сон, болезненный и бредовый после всех разговоров, мыслей и переживаний прошедшего дня, обволок его и решительно увлёк в свои пучины. Артём увидел себя сидящим у костра на станции Сухаревская, рядом с Женькой и странствующим магом с непонятным испанским именем Карлос. Карлос учил их с Женькой, как правильно готовить дурь и объяснял, что употреблять её так, как это принято на ВДНХ — чистое преступление, потому что эти поганки на самом деле — не грибы вовсе, а новый вид разумной жизни на Земле, которая, может, заменит со временем человека. Что сами грибы эти — не самостоятельные существа, а всего только частицы единого целого, соединённого нейронами грибницы, расплетённой по всему метрополитену. И что на самом деле тот, кто ест дурь, не просто употребляет психотропные вещества, а вступает в контакт с этой самой новой разумной жизнью. И если всё делать правильно, то можно подружиться с ней, и тогда она будет помогать тому, кто общается с ней через дурь. Но потом вдруг появился Сухой и, грозя пальцем, сказал, что дурь употреблять вообще нельзя, потому что от длительного её употребления мозги становятся червивыми. И тогда Артём решил проверить, действительно ли это так, тихо встал, сказал всем, что идёт проветриться, а сам осторожно зашёл за спину магу с испанским именем и увидел, что у того нет затылка, и виден мозг, почерневший от множества червоточин, и длинные белёсые черви, извиваясь кольцами, вгрызались в мозговую ткань и проделывали новые ходы, а маг всё продолжал говорить, как ни в чём не бывало… Тогда Артём испугался и решил бежать от него, начал дёргать Женьку за рукав, прося его встать и пойти с ним, но Женька лишь нетерпеливо отмахивался от него руками, и просил Карлоса продолжать рассказывать дальше, а Артём видел, как черви из головы мага по полу переползают к Женьке и, поднимаясь по его спине, пытаются пробраться ему в уши… …Тогда Артём спрыгнул на пути и бросился бежать от станции что было сил, но вспомнил, что это — тот самый туннель, в который нельзя заходить поодиночке, а только группами, повернул и побежал обратно — на станцию, но почему-то никак не мог на неё вернуться. В этот момент за его спиной вдруг зажёгся свет и он с поразительной для сна отчётливостью и логичностью увидел собственную тень на полу туннеля… Он обернулся, и увидел, что из недр метро на него неумолимо движется поезд, дьявольски скрежеща и гремя колёсами, оглушая его и слепя своими фарами… И тут ноги отказали ему, стали бессильными, словно это и не ноги были, а пустые штанины, набитые для видимости всяким тряпьём… И когда поезд уже находился в считанных метрах от Артёма, видение вдруг стремительно потеряло свои краски и своё правдоподобие, выцвело, и исчезло. На смену ему пришло нечто новое, совершенно иное: Артём увидел Хантера, одетого во всё снежно-белое, в комнате с ослепительно белыми стенами и совсем без мебели. Он стоял, опустив лицо, и взгляд его буравил пол. Потом он поднял глаза и посмотрел прямо на Артёма. Ощущение было очень странным, потому что в этом сне Артём не видел и не чувствовал себя, но словно смотрел на происходящее со стороны. Когда Артём взглянул в них, его наполнило непонятное беспокойство, словно ожидание чего-то очень важного, что должно было вот-вот произойти… И тогда Хантер заговорил с ним. Артёма захолонуло чувство необъяснимой реальности происходящего. Когда ему снились предыдущие кошмары, он в известной степени отдавал себе отчёт в том, что просто спит и все происходящие с ним события — всего лишь плод растревоженного напряжённым днём воображения. В этом же видении сознание того, что в любой момент можно захотеть и проснуться отсутствовало начисто.
Пытаясь встретить его взгляд, хотя у Артёма создалось впечатление, что Хантер на самом деле не видел его, и предпринимал эти попытки вслепую, тот медленно и тяжело проговорил, обращаясь к Артёму: «Пришло твоё врёмя. Ты должен выполнить то, что ты обещал мне. Ты должен сделать это. И запомни! Это не сон! Это не сон!» Артём широко распахнул глаза. И уже после того, как его глаза открылись, в голове вновь, в последний раз, с ужасающей ясностью раздался глухой и чуть хрипловатый голос: «Это не сон!» «Это не сон», — повторил Артём. Детали привидевшегося кошмара быстро стирались из памяти, но второе видение Артём помнил прекрасно, во всех деталях. Странное одеяние Хантера, загадочная пустая белая комната и слова «Ты должен выполнить то, что обещал мне!» не выходили у него из головы.
В палатку зашел отчим и обеспокоенно спросил Артёма:
«« ||
»» [34 из
356]