Дмитрий Глуховский - Mетро
— Странно. Мне казалось, в тебе есть зачатки умения слышать туннели... Может, оно ещё не открылось в тебе полностью? Но потом, потом. Всё это потом, — качая головой, протянул Хан. — Ты прав, — обращаясь к Тузу, подтвердил он, прислушиваясь вновь, прикрывая глаза. — Это идёт сюда. Надо двигаться, и побыстрее. Как волна, — тихо попытался определить он. — Это — как волна, катится сзади. Надо бежать! Если нас ей накроет — игра окончена, — заключил он, буквально срываясь с места, и Артёму пришлось броситься за ним и чуть не бежать, чтобы не отстать. Бородатый теперь шёл рядом с ними, быстро перебирая своими короткими ногами и тяжело дыша.
Они шли так минут десять, и всё это время Артём никак не мог понять, о чём же они говорят, зачем надо так торопиться, сбивая дыхание, спотыкаясь на шпалах, в туннеле за ними пусто и тихо, и нет никаких признаков погони. Десять минут прошло, пока он спиной не ощутил это. Оно действительно неслось за ними по пятам, нагоняя их от шага к шагу, что-то чёрное, нет, не волна, а скорее вихрь, чёрный вихрь, сеющий пустоту, и если не успеть, если оно настигнет их, то ждёт их то же, что и тех шестерых, что и остальных смельчаков и глупцов, ступавших в туннели поодиночке или в гиблое время, когда в них бушевали дьявольские ураганы, сметавшие в никуда всё живое... Все эти догадки, смутное понимание творящегося здесь, огненной вереницей промчались у него в голове, и он, в первый раз за их поход осмысленно посмотрел на Хана. Тот перехватил его взгляд и всё понял.
— Ну что, и тебя достало? — выдохнул он. — Плохо дело. Значит, совсем близко уже.
— Бежать надо! По-настоящему бежать! — прохрипел на ходу Артём.
Хан ускорил шаг, и теперь нёсся широкой рысью, молча, не отвечая больше на Артёмовы вопросы, даже следов почудившейся Артёму усталости не было больше заметно на нём, и что-то волчье вновь проскользнуло в его облике. Чтобы поспевать за ним, Артёму пришлось перейти на настоящий бег, и когда показалось на секунду, что им удаётся наконец оторваться от неумолимого преследования, Туз запнулся всё-таки носком за шпалу и кубарем полетел на землю, разбивая в кровь лицо и руки. Они успели ещё пробежать по инерции десятка полтора шагов, и Артём, осознав уже, что бородатый упал, поймал себя на мысли, что останавливаться и возвращаться ему так не хочется, а хочется бросить того к чертям собачьим, этого коротконогого лизоблюда вместе с его чудесной интуицией, и броситься дальше, пока их самих ещё не накрыло. И гадко было ему от этой мысли, но такая непрязнь к растянувшемуся на путях и глухо постанывающему Тузу неожиданно овладела им, что голос совести совсем затих. Оттого он почувствовал даже некоторое разочарование, когда Хан решительно вернулся назад и мощным рывком поднял бородатого на ноги. Артём-то втайне надеялся, что Хан с его более чем пренебрежительным отношением к чужой жизни, равно как и к чужой смерти, не колеблясь, бросит того в туннеле, как лишнюю обузу, и они помчатся дальше.
Приказав Артёму сухим, не терпящим неповиновения голосом, держать прихрамывающего теперь Туза под руку, и взяв его под другую, Хан потянул их за собой. Бежать теперь сделалось намного труднее. Бородач стонал и скрипел зубами от боли на каждом шагу, но Артём почему-то не чувствовал ничего, кроме растущего раздражения. Длинный, тяжёлый автомат пребольно стучал теперь по его ногам, и не было свободной руки, чтобы придержать его, давило сознание того, что опаздываешь куда-то, и всё вместе это набивало голову уже не страхом перед сосущим вакуумом сзади, а злобой и упрямством. А смерть — совсем рядом, остановись и подожди так с полминуты — и чёрный вихрь догонит тебя, захлестнёт и мигом разорвёт на мельчайшие частицы, за доли секунды тебя не станет в этой Вселенной, и оттого так неестественно скоро оборвётся твой предсмертный крик... Но сейчас эти мысли не парализовали Артёма, а, накладываясь на злобу его и на его раздражение, только придавали ему сил, и он накапливал их ещё на один шаг, а потом — на следующий, и так очень долго.
И тут это чувство исчезло, пропало совсем, отпустило так внезапно, что, какое-то место в сознание оказалось непривычно пустым, незаполненным, будто удалили зуб, и, остановившись, как вкопанный, Артём теперь ощупывал кончиком языка образовавшуюся ямку. Сзади больше ничего не было, просто туннель — туннель как туннель, чистый, сухой, свободный, совершенно безопасный. Вся эта беготня от собственных страхов и параноидальных фантазий, излишняя вера в какие-то особые чувства, интуицию, казалась сейчас Артёму такой смешной, такой глупой и нелепой, что он, не удержавшись, хохотнул. Туз, остановившийся рядом с ним, сначала глянул на него удивлённо, а потом тоже вдруг расплылся в улыбке и засмеялся. Хан недовольно смотрел на них и в конце-концов сплюнул:
— Ну что, весело? Хорошо здесь, правда? Тихо так, чисто, да? — и зашагал один вперёд. Только тогда до Артёма дошло, что они всего шагов пятидесяти недобежали до станции, что в конце туннеля ясно виден свет.
...Хан ждал их на входе на станцию, сверху, на железной лесенке, он успел уже докурить начинённую чем-то самокрутку, пока они, похохатывая, совершенно расслабившись, одолели эти пятьдесят шагов. Артём проникся за это время симпатией и сочувствием к хромающему и охающему сквозь смех Тузу, его мучил стыд за все те мысли, что пролетали в его голове там, сзади, когда тот упал. Настроение было на редкость благодушное, и поэтому вид Хана, усталого, чуть не измождённого, с каким-то презрением оглядывающего их, был ему немного неприятен.
— Спасибо! — громыхая сапогами по лесенке, протягивая руку для рукопожатия, Туз поднялся к Хану. — Если бы не ты... Вы... Тогда бы всё, конец. А... вы... не бросили. Спасибо! Я такое не забываю.
«« ||
»» [90 из
356]