Дмитрий Глуховский - Сумерки
Я трогал своими руками пломбы уголовного розыска, которыми криминалисты запечатали вход в бюро переводов после страшной и, несомненно, преисполненной тайного значения гибели его сотрудника. (Как если бы милиционеры рассчитывали с той же свойственной им решимостью и наивностью запечатать этими жалкими бумажками раскрытые - вполне вероятно, мною - врата в майянскую Преисподнюю!)
И, наконец, предостережение, начертанное на моей двери - жуткая пародия на так любимую Борхесом розу, которую похитил из своего сна Лао-Цзы, неопровержимое свидетельство материализации демонов из индейских преданий - а откуда ещё могло явиться в наш мир это чудовище? Надпись видел не я один, и уж вряд ли возможно заподозрить в склонности к паранойяльным фантазиям мою соседку из квартиры напротив - человека с железной как рельс психикой, советской ещё закалки.
Приводя эти аргументы раз за разом, мне постепенно удалось доказать собственную нормальность хотя бы себе самому. При этом я так и не отважился выйти на лестничную клетку, чтобы проверить, на месте ли надпись на двери.
Вместо этого я прошаркал к входу и ещё раз перепроверил все замки, на всякий случай подёргав дверную ручку. Потом, вжавшись ухом в прохладную дерматиновую обивку, опасливо вслушался в лязг старого лифта, натужно ползающего по шахте. Осмотрел окна, от греха подальше запер форточку, зажёг свет по всей квартире и только тогда, наконец, почувствовал себя в относительной безопасности.
Стены моего сталинского дома по толщине наверняка не уступали крепостным, окружавшим испанский монастырь в Мани, а стальная дверь, на которую я потратил некогда две месячные зарплаты, выдержала бы и удар тарана. Я мог бы, совершив днём короткий набег на ближайший продуктовый магазин, неделями выдерживать вражескую осаду.
Но Хуан Начи Коком, похоже, больше полагался на кресты монастыря св. Михаила-архангела, чем на весь гарнизон Мани, включая кавалерию, пушки и аркебузы. Силам, от которых мне предстояло оборонять мою крепость, не были страшны ни сталь, ни свинец, не говоря уже о тусклом столовом серебре или смехотворной нержавейке столовых ножей - всего, что я мог им противопоставить.
Я человек неверующий.
В церкви бывал всего-то десяток-другой раз, да и то - чтобы наперекор возмущённому шипению служек пощёлкать затвором фотоаппарата, не покупая при этом свечек даже для очистки совести. От запаха ладана у меня кружится голова и хочется на свежий воздух, а от обилия золота тянет на неуместные мысли о бандитских цепях толщиной в палец и вообще о нуворишеском пристрастии к показной роскоши. Что сказать ещё? Ветхий и Новый заветы я честно пытался прочесть, но, к своему стыду, заскучал и увяз. Яйца на Пасху никогда не красил, и уж тем более не постился. Святые с тяжёлых православных икон на меня уже давно махнули рукой и не заглядывают больше в глаза, когда я по рассеянности или из любопытства забредаю всё же в какую-нибудь церквушку.
Купи я себе из трусости распятие или лик Михаила-Архангела, в моих руках они всё равно остались бы бесполезными деревяшками или кусками пластика, вроде бронзовой статуэтки Будды, которая пылится на шкафу у меня в большой комнате. Бесхитростная фигурка Христа, уже третье тысячелетие в муках умирающего на двух деревянных брусочках, превращается в магический артефакт, только напившись эманаций человеческой радости, надежды, страданий и отчаяния, наслушавшись мольбы и благодарности.
Исходя из того, что разряженное оружие может только раздразнить противника, я решил никакой религиозной символики не покупать. Что поделать, с верой - как с любовью: либо есть, либо нет.
«« ||
»» [115 из
241]