Андрей Гребенщиков - Ниже ада
– Здесь не пройти, – чужим голосом, пугая самого себя, прохрипел Иван.
* * *
Генрих Станиславович улыбался. Искренне, широко, совершенно не скрываясь от окружающих. Те, в свою очередь, давно забыв, что генерал способен чему то радоваться, жутко удивлялись, не замечая очевидных, в общем то, причин для небывалого веселья.
Вытянутые, смурные лица подчиненных, обычно навевавшие смертельную тоску или вызывавшие подозрения, сегодня смешили старика, заставляя уголки рта раздвигаться до совсем уж неприличной улыбки в тридцать два зуба.
Нет, заговорщиков пока схватить не удалось. Выскочку Маркуса нейтрализовать и вздернуть тоже не вышло. Произошло кое что получше. С захваченной спецназом Ботанической ему доставили обезболивающее! Мигрень отступила, и в голове теперь снова было тихо и ясно, как в поле после грозы.
Вольф прошелся торжествующим взглядом по скучным физиономиям штабных офицеров. Есть, есть среди них иудушки. Есть те, кто уже продался залетному эмиссару, кто поверил в стоящую за ним могучую силу, кто готов продать старика Вольфа с потрохами. Да вот только успеют ли?
«Да какие из них вояки, их мать! – почти без злобы выругался про себя седой генерал. – Горстка перепуганных, оплывших пенсионеров. Тусклые, тупенькие глазки, заплывшие от беспробудного пьянства, помятые, небрежно выбритые рожи с застывшим выражением покорного равнодушия… Им же ничего не надо! Оставь старперов в покое, и они спокойно допьются до столь желанных чертиков. Пятнадцать лет вынужденного одиночества в толпе себе подобных не пощадили практически никого… Некогда блестящие офицеры – будущее российской армии, ее честь и опора – все как один пребывают в скотском состоянии… И вот часть из них уже сговорилась с Красновым… Со щенком Маркусом… Может, и все… Но до поры до времени молчат… За что продались? За водку? За жратву? За обещания свободы? Нет, скорей уж за водку!»
Но этот заговор, это ничего. Ничего. Самое главное, в нагрудном кармане лежало настоящее, бесценное сокровище – полная, без одной таблетки, упаковка обезболивающего, а извечная мигрень, наконец, отступила. Конечно, проклятая сука никуда не делась, лишь притаилась в ожидании, когда действие лекарства ослабеет, и путь к болевым центрам вновь будет открыт. Ничего… когда есть надежда, десяток невзрачных кругляшей, дарующих забытье, верное средство в вакуумной упаковке, даже неизлечимая болезнь становится всего лишь пугалом, надоедливой страшилкой, от которой легко отмахнуться.
Чистый, незамутненный разум снова остр и резок, как в молодости. Ничто не мешает, не отвлекает, мысли принадлежат тебе одному, а сознание не разбивается на крошечные осколки, молящие о пощаде и вечном сне. Какая забытая, непередаваемая легкость и в уме, и теле! Будто и не было никогда его черного междулетья, его кошмара, казавшегося бесконечным.
«Лихие годы минули, и я снова жив! Снова жив!»
«« ||
»» [129 из
346]