Евгений Гришковец - Год жжизни
Я думаю, что ЖЖ и возможность общения писателя с читателями, артиста со зрителями и прочее – неизученная тема. Но в моей жизни ЖЖ занял определенное место. Конечно, это не художественное творчество, не искусство: это общение. Общение с уже сложившимися правилами, всё более и более понятными. Так что если бы я согласился, получилась бы необязательная и в общем то скучная книга, потому что живая жизнь, как только её зафиксируешь, часто становится скучной и необязательной. Будем просто жить ЗДЕСЬ, как получится.
ФЕВРАЛЬ
2 февраля
Многие любопытствуют, каким я бываю пьяным. Не расскажу. К тому же в новом романе будет изрядный фрагмент, где герой сильно напивается. Опыта чужого опьянения у меня нет, а есть богатый опыт наблюдения за чужим опьянением. Но изнутри могу знать только про собственное. Скоро можно будет прочесть в книге. Там же есть и литературное освоение темы похмелья. Эта тема очень изучена русской литературой XX века. В XXI веке больше изучают другие состояния. А я – по старинке, в лучших традициях…
Поскольку сейчас нахожусь в глубоком погружении в литературную работу, меня, конечно, больше всего интересуют вопросы, связанные с литературой. Много спрашивали о том, как я отношусь к ранее написанным книжкам, не хочется ли мне что нибудь изменить.
В тексты своих пьес и монологов, напечатанных в книге, совсем не могу заглядывать: воспринимаю их как абсолютно устаревшие. Но эти пьесы мною и не ощущались как литература. Я записывал тексты уже существующих спектаклей, а каждый спектакль я вначале создаю в голове, год его играю и только после этого записываю в виде текста. И раньше я пытался в этих текстах изобразить речь, экспериментировал с синтаксисом. Теперь меня это не интересует. У меня даже есть желание не исправить тексты, а сесть и по новой их написать. В том виде, в каком они звучат в спектаклях сейчас. Зато текст «Дредноутов» написан уже с пониманием того, что я только что сказал, и поэтому он меня устраивает.
Это я говорю про те тексты, которые сам исполняю на сцене. Те же пьесы, которые писал для театра, а сам не ставил… К ним у меня особое, еще не сформировавшееся отношение. Да и какая разница, какое у меня к ним отношение! Они уже давно идут в разных театрах.
А свою прозу я могу перечитывать, и у меня не возникает желания что то переделать. Для меня каждая книжка – ясный документ, демонстрирующий мои литературные возможности на момент написания. Тогда я мог так, и меня интересовало то, что там написано. Теперь могу иначе, и меня интересует другое. Возвращаться в прошлое и пытаться в нём что то поменять – дело бессмысленное и бесперспективное. Я очень стараюсь любить своё прошлое и поэтому спокойно признаюсь, что люблю свои книжки, мне за них не стыдно.
Недавно пересматривал «Рубашку» и отчетливо вспомнил, как писал этот роман. Тогда я был ^очень очень счастлив, и сам процесс меня радовал невероятно: это был новый, неизведанный процесс вхождения в профессиональную литературу, и было много неизведанных ощущений от писательского труда. А теперь я вижу в тексте «Рубашки» признаки и отголоски того счастья. Это очень счастливый текст. Хотя также вижу, насколько тогда был беспомощным и неоснащённым писателем. Но счастье там прорывается, а это важнее.
Расскажу свою любимую историю, связанную с романом «Рубашка». Понять её могут только те, кто читал. В романе герои играют в Хемингуэев, в тексте есть подробное описание этой игры. Были вопросы, придумана ли эта игра или она существовала в жизни. Отвечаю: игра придумана и не раз осуществлена мною и моим другом Алексом Дубасом, который тогда работал в Риге, а теперь работает на радио «Серебряный дождь». Мы неоднократно играли. До сих пор обращаемся друг к другу не иначе, как «Эрнесто».
«« ||
»» [48 из
87]