Тимофей Калашников - Изнанка мира
— Прости, Лом, но ты просишь слишком много…
— МНОГО?! Я много прошу?! — мужчина еле сдерживался, чтобы не сорваться на крик. Его руки крепко ухватились за китель главы партии. — Я был с тобой в стольких передрягах, не раз шкуру тебе спасал! Я сопровождал тебя на дуэль! Я… — в глазах Лома горел огонь. — Я ведь не для себя прошу… ЖИЗНИ для ребенка! Анютка двадцатая в списке, понимаешь?! — огонь погас, пальцы в бессилии разжались; Лом крепко зажмурился, слезы текли по его лицу, а тело слегка сотрясалось. — Она просто не доживет…
— Мне жаль, Лом, но пойми, сейчас не могу, — Сомов тяжело вздохнул. Он хотел обнять плачущего товарища, как тот вдруг успокоился и отнял руки от лица.
— А Лыков… Лыков может! — пробормотал здоровяк глухим, незнакомым голосом.
Начпартии встрепенулся: упоминание фамилии бывшего Секретаря крайне насторожило его. Сомов еще раз посмотрел на Лома. Лицо бородача было страшно искажено, в глазах стояли слезы.
— Прости меня, Федя, прости, родной… — проговорил коммунист. — Но Анютка для меня важнее всего…
Сильнейший удар в челюсть погасил сознание, и Федор, словно тряпичная кукла, повалился на рельсы.
Тут же из темноты туннеля показались три человека. Один из них, одетый в довольно разношерстную, но добротную форму без опознавательных знаков, был Лому незнаком, а вот двое его сопровождающих, коммунисты со Сталинской, яро поддерживали прежнее руководство. Тот, что шел первым, наклонился и приложил пальцы к горлу Сомова.
— Да не переживай ты так, — усмехнулся он, посмотрев на застывшего Лома. — Пульс есть, жив твой друган… Давайте ящик, товарищи, и не забудьте самое главное. Вот, повяжите на правую руку.
Он раздал своим людям полоски красной ткани, на каждой из которых через трафарет были желтой краской нарисованы звезда, серп с молотом и буквы ПРиК.
«« ||
»» [78 из
296]