Стивен Кинг
Он вырвал руку, прошел между Дином и Биллом и зашагал по коридору, опустив голову. Он прошел слишком близко к решетке Президента – так близко. что этот Фландерс мог дотянуться и схватить его, а может, отколотить своей знаменитой деревянной дубин-кой, если бы Фландерс был человеком такого плана. Но он, конечно, был не из тех, а вот Вождь, наверное, таков. Вождь не упустил бы случая отколошматить Перси, хотя бы для того, чтобы проучить. Об этом сказал мне Дин, когда на следующий день рассказывал всю эту историю, и я помню его слова до сих пор, потому что они оказались пророческими.
– Уэтмор не понимает, что у него нет над ними никакой власти, – сказал Дин. – Что бы он ни делал, хуже уже им не будет, казнить их можно только раз. Пока он сам этого не поймет, он опасен и для окружающих, и для самого себя.
Перси вошел в мой кабинет и захлопнул за собой дверь.
– Все я да я, – проговорил Билл Додж, – как надутое вонючее яйцо.
– Ты не знаешь и половины, – заметил Дин.
– Ну, давай посмотрим с лучшей стороны. – Билл всегда предлагал посмотреть с лучшей стороны и так надоел, что хотелось щелкнуть его по носу, когда он произносил эти слова. – Твоя умная мышь все равно ведь удрала.
– Да, но больше мы ее не увидим, – сказал Дин. – Представляю, как перепугал ее этот проклятый Перси Уэтмор.
3.
Это было логично, но неверно. Мышь вернулась на следующий вечер, как раз в первую из двух ночей, когда Перси не дежурил, а потом его перевели в ночную смену.
Вилли-Пароход появился около семи вечера. Я дежу-рил и видел, как он пришел, со мной были Дин и Харри Тервиллиджер. Харри сидел за столом. Вообще-то мое дежурство было днем, но я оставался, чтобы провести время с Вождем, чей час уже приближался. Биттербак внешне держался стойко, как полагается людям его племени, но я видел: в нем поднимается страх перед грядущим концом, как отравленный цветок. Поэтому мы разговаривали. С ними можно поговорить и днем, но днем плохо: крики, разговоры (не говоря уже о периодических драках), доносящиеся с прогулочного дворика, размеренный лязг печатных станков в типогра-фии, редкие крики охранников с приказом поднять или убрать что-либо, а то и просто: «Пойди сюда, дерьмовый Харви». После четырех становится получше, а после шести все затихает. С шести до восьми – самое лучшее время. В это время в их головах снова появляются глубокие мысли, словно вечерние тени (это видно по глазам), и тогда лучше замолчать. Они еще слушают, что им говорят, но смысл ваших речей уже не доходит. После восьми они готовятся и представляют, как будет сидеть на голове шлем и чем пахнет воздух внутри черного мешка, который им натянут на потные лица.
«« ||
»» [41 из
304]