Стивен Кинг - Под куполом
О своей дочери он ни разу не вспомнил. Погрузившись в собственную скорбь, Энди Сендерс напрочь о ней забыл.
Джулия Шамвей медленно шла по Коммонуэлс-Стрит, где жили самые богатые жители города, в сторону Мэйн-стрит. Уже десять лет, как удачно разведенная, она жила над редакцией «Демократа» с Горесом, своим стареньким валлийским корги[92]. Когда-то назвала его в честь большого мистера Грили[93], который запомнился единственной фразой: «На Запад, юноша, отправляйся на Запад», — но действительно его самой главной заслугой, по мнению Джулии, была работа в роли редактора газеты. Если бы сама Джулия могла делать свою работу, хотя бы наполовину так же эффективно, как делал когда-то свою в «Нью-Йорк Трибьюн» господин Грили, она считала бы себя успешной.
Конечно, ее Горес всегда считал ее успешной, что делало его в табеле о рангах Джулии наилучшей собакой в мире. Она выведет его на прогулку, как только доберется домой, а потом еще выше поднимется в его глазах, прибавив к его корму кусочки вчерашнего бифштекса. И им обоим будет хорошо, а ей хотелось, чтобы стало хорошо — хотя бы от чего-нибудь, хотя бы на чуток, — потому, что чувствовала она себя сейчас плохо.
Это состояние для нее не было новым. Все свои сорок три года она прожила в Милле, и то, что происходило в ее родном городе в течение последних десяти, нравилось ей все меньше и меньше. Ее беспокоила непостижимая разруха канализационной системы и мусороперерабатывающего завода, не смотря на вложенные в них средства; ее беспокоило неминуемое закрытие Заоблачной верхушки, городского лыжного курорта; ее беспокоило то, что Джим Ренни теперь обворовывает город еще сильнее, чем тогда, когда у нее возникли подозрения в отношении этого(а она подозревала, что он хорошенько приворовывает в течение многих десятилетий). И, конечно же, беспокоило это новое явление, которое казалось ей едва ли не слишком большим для постижения ее разумом. Каждый раз, стараясь вернуться к нему мысленно, она концентрировалась на какой-то отдельной детали, небольшой, зато конкретной: например, на том, что ей все реже и реже удается кому-то дозвониться по мобильному. А сама она не получила никаких звонков, что не могло ее не беспокоить, и даже очень. Не говоря о близких друзьях и родственниках из-за города, ей сейчас должны были бы беспрерывно названивать из других газет: Льюистоновской «Сан», Портлендской «Пресс Гералд», возможно, даже из «Нью-Йорк Таймс».
Имеют ли и другие люди в Честер Милле сейчас такие же проблемы?
Ей надо съездить к границе с Моттоном и увидеть все собственными глазами. Если она не сможет вызвонить Пита Фримэна, ее самого лучшего фотографа, снимет сама несколько кадров с помощью аппарата, который прозвала своим «чрезвычайным Никоном». Говорят, что там, вдоль границы с Моттоном и Таркер Миллом, установили какую-то карантинную зону — скорее всего, на границе с другими городами тоже, — но с этой стороны будет удобнее подойти достаточно близко к тому месту. Пусть попробуют ее прогнать, а впрочем, если этот барьер действительно такой непроницаемый, как говорят люди, словами все у них и закончится.
— Желаешь укусить, но трудно добраться, — произнесла она вслух. Действительно так. Если бы ее можно было бы достать словами, Джим Ренни спровадил бы ее в палату интенсивной терапии еще три года назад, когда она написала статью о той смехотворной проверке, которую здесь вела аудиторская служба штата. Он, конечно, многим прибрехивал о том, что подаст в суд на газету, но дальше попугиваний так ничего и не пошло; она даже хотела написать редакторскую колонку на эту тему, большей частью потому, что уже выдумала эффектный заголовок: ОБЕЩАННЫЙ ИСК ИСЧЕЗ ИЗ ПОЛЯ ЗРЕНИЯ.
О, да, она беспокоилась. Это было естественно, взирая на ее специальность. Непривычным было то, что ее беспокоило ее собственное поведение, и теперь, остановившись на углу Мэйн-стрит и Коммон, она задумалась. Вместо того чтобы повернуть налево, на Мэйн, она оглянулась в ту сторону, откуда пришла. И потихоньку, тем тоном, которым по обыкновению обращалась к Горесу, пробормотала: «Не следовало бы мне оставлять девушку одну».
Джулия не сделала бы этого, если бы приехала туда на машине. Но она пришла туда пешком, а, кроме того — Доди так настойчиво отказывалась. От нее еще и чем-то пахло. Дурью? Возможно. Не то чтобы Джулия имела какое-то особое предубеждение против травы. Она тоже выкурила свою немалую часть за долгие годы. Возможно, это поможет девушке приглушить горе. Снимет остроту скорби, когда она наиболее болезненна.
— Не надо за меня переживать, — сказала Доди. — Я поищу отца. Но сначала мне надо одеться, — и показала на свой халат.
«« ||
»» [102 из
1249]