Ник Перумов - Боргильдова битва
— Ты льстишь мне, Лаувейя. Хотя, признаюсь… огнь твой поистине воспламеняет.
— Иначе и быть не может, Отец Дружин. Спасибо тебе. Спасибо, что не оттолкнул, что не позволил гордости и себялюбию возобладать над моей нуждой. Я не стану отнимать тебя у Фригг. И никогда б не отняла, даже если б хотела.
— Ты не отняла бы, — покачал он головой. — Да, я любил многих дев. Ту же Гуннлёд. У меня много детей. Валькирии, мои дочери, лучшие воительницы, каких знает мир. Но оскорблять жену неверностью — это ронять своё собственное достоинство, Лаувейя.
— Я поняла, — меховая полость соскользнула, она прижалась к его груди. — Я знаю, что тебе было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что я всё-таки хороша сама, — великанша лукаво улыбнулась, — и плохо, потому что ты думал о Фригг. Спрашивай теперь, бог Один. Клянусь, я отвечу честно, скажу всё, что мне известно.
— Ты слышала уже мои вопросы, искусная троллквинна.
— Руны приходят во сне, Отец Дружин. Они кружатся в хороводе, и в какой-то миг ты начинаешь видеть только одну. Смотришь сквозь неё, как сквозь окно, и видишь за ним обозначаемое. Я ничего не преувеличиваю и не скрываю, великий бог.
Один кивнул.
— Почти что так же руны пришли и ко мне. Когда я в первый раз висел, пронзённый собственным копьём.
— Это было здесь? — голос Лаувейи падает до шёпота, пальцы касаются свежей, едва закрывшейся раны на груди Отца Дружин. Только его сила не позволяет крови вновь отворить дорогу.
— Да, — от прикосновения великанши по мышцам и жилам разбегается приятное щекочущее тепло. — И тогда я увидел те самые, изначальные, первичные руны. Которые, собственно говоря, ты и знаешь. А теперь ответь, почему добавили именно то, что добавили?
«« ||
»» [82 из
217]