Александра Маринина - Жизнь после жизни
— Рядом со мной ты спишь мало, — засмеялась она. — Мы же с тобой как маньяки, все разговариваем, разговариваем, не можем остановиться. Если ты останешься, мы опять проболтаем часов до двух, а то и до трех, я же знаю. А тебе нужно отдыхать.
Илья взял ее за руку, поднес мягкую, пухлую, покрытую пигментными пятнами кисть к своей щеке, прижался губами к пальцам.
— Римуля, я тебя обожаю. Мне так хорошо здесь, я душой отдыхаю. Я останусь, а утром ты меня накормишь вкусным горячим завтраком, и я поеду на работу совершенно счастливым.
Тут Вторушин несколько покривил душой. Завтра он ни при каких обстоятельствах не поедет на работу в хорошем расположении духа. Вчера начальник уголовного розыска предупредил его и Диму Федулова, что из Москвы приезжает какаято фифа, которая собирается учить их, как надо раскрывать преступления. И ладно еще, если бы она была мужиком, знающим и опытным опером из министерства, который помог бы им в деле о двух таинственных трупах, но ведь это не мужик, а баба, и вовсе не из министерства, а вообще из частного агентства. Можно себе представить! Что эта баба будет здесь делать? Совать нос во все подряд? Давать «дельные», с позволенья сказать, советы? Нарядами сверкать? У нее небось одни только часы, как три автомобиля, стоят. Будет разговаривать с ними сквозь зубы, глядеть свысока и нести такую ахинею, что уши завянут.
Конечно, два трупа в тихом Томилине — это серьезно, тем более что убийца до сих пор не найден. Но баба — частный детектив — это уж слишком. Неужели нельзя было без нее обойтись? Начальник розыска сказал, что получил команду от заместителя начальника ГОВД пр криминальной милиции, а тот, в свою очередь, от Самого, то есть от начальника. Кто уж там надавил на Самого — неведомо, но, вероятно, надавили сильно, потому что подпускать частных гражданских лиц к расследованию и тем более к оперативной работе и не принято, и нельзя. Да и что эти гражданские лица могут расследовать, если между томилинскими оперативниками и следователем и то согласия нет по поводу версий, каждый в свою дуду дует и на себя одеяло перетягивает. Димка Федулов, например, на сто процентов уверен, что поработал маньяк, псих ненормальный, для которого убить пожилую даму — верх удовольствия. А Илья с ним не согласен, он отстаивал совсем другую версию и до сих продолжает ее придерживаться. Илья считает, что Корягину убили те, кто пытается выдавить владельцев усадьбы из города, развалить их клуб и перекупить отреставрированное строение за бесценок, а Аиду Борисовну Павлову приговорили за какоенибудь дело, которое она вела, когда работала следователем прокуратуры. А в том, что оба дела похожи, как близнецыбратья, никакой загадки нет: Корягину убили специально таким устрашающим манером, чтобы посеять панику среди членов клуба и жителей города в целом, отвратить народ от усадьбы, а тот, кто запланировал убить Павлову, не знал, что никакого маньяка нет и убийство Корягиной — обычная инсценировка, и скопировал манеру совершения преступления, чтобы замаскировать собственные личные мотивы и дать оперативникам возможность списать и второе убийство на того же маньяка. Вот как все просто. С этой идеей Илья Вторушин выступал постоянно, но Дима Федулов его не слушал, стоял на своем: маньяк — и все тут. А мысль о маньяке Илье не нравилась. Ну просто совсем не нравилась. Напрочь. Хотя и тут были свои сложности. Дело в том, что городское милицейское руководство маньяк тоже не сильно устраивал, ведь это же кошмар какойто: по городу ходит сумасшедший, убивает пенсионерок, кладет им на грудь разбитое зеркало, вырывает сережку из уха, а милиция ничего не может сделать, демонстрируя свою полную беспомощность и не предпринимая никаких усилий для того, чтобы погасить тревожные разговоры и панические настроения среди населения. Маньяк — это серьезно, а непойманный маньяк — это повод для неутешительных оргвыводов. Поэтому руководство уголовного розыска и криминальной милиции в целом соглашалось с доводами Ильи Вторушина, но именно поэтому и несильно давило на подчиненных по поводу нераскрытых преступлений, особенно это касалось первого убийства, жертвой которого стала Галина Ильинична Корягина. Расклад был очевиден и ни для кого не составлял секрета. Если Корягину действительно убили те, кто нацелился на усадьбу, то очень не хочется с ними связываться, потому как они — лица, приближенные к мэру и администрации города Томилина, и кто знает, каким боком выйдет милицейское рвение по поиску виновного. А то, что выйдет именно боком, ни у кого сомнений не вызывало. Пока можно списывать все на маньяка, милицейское начальство в относительной безопасности. Хотя со стороны областного руководства, а, не приведи господь, еще и из министерства в любой момент могут начать поступать недоуменные вопросы, дескать, чтото у вас, господа хорошие, неладно в вашей консерватории, если вы маньяка както вяло ищете или даже не ищете вовсе. Но пока верхнее милицейское руководство не спохватилось, можно чувствовать себя более или менее спокойно. Эдакий хрупкий баланс между интересами криминальной группировки, связанной с мэром, и интересами собственно службы.
Вторушин радовался, что начальство разделяет его точку зрения и не ищет маньяка. Раздражало, однако, что старший опер майор Федулов такого же мнения не придерживается и нетнет да и примеряет какогонибудь попавшегося на глаза психопата к двум нераскрытым убийствам. Ужасно злило это капитана Вторушина.
А теперь вот еще дамочка столичная припожаловать собирается. Димка, конечно, тут же кинется ее обрабатывать и на свою сторону перетягивать, у него получится, от него бабы млеют, хоть он и не красавец, но, видно, есть в нем чтото такое, да в избытке. А вот от Ильи женщины не млеют, они его вообще не замечают, считают пустым местом, и ему приходится прилагать гигантские усилия, чтобы на него хотя бы обратили внимание, не говоря уж о том, чтобы принимать его всерьез. А ему обязательно нужно, чтобы его с его версией приняли всерьез. Обязательно. Он должен постараться.
* * *
После допущенных накануне излишеств голова у Федулова была тяжелой и гулкой, очень хотелось спать и очень не хотелось работать, но он все равно поднялся ни свет ни заря, надел толстый свитер поверх шерстяной футболки с длинными рукавами и вышел из дома, чтобы расчистить от нападавшего за ночь обильного снега дорожки от крыльца коттеджа к воротам и к навесу, под которым стояла его машина. Все, что касалось дома и участка, он готов был делать сутки напролет и в любом состоянии, с похмелья ли, с высокой ли температурой.
Этот дом был пределом Диминых мечтаний — деревянный, похожий на чайный домик, малиновокрасный, украшенный яичножелтой резьбой, с яркосиней пластиковой черепичной крышей, а на башенке красуется петушок, тоже яичножелтый. Краску Федулов выбирал сам: когда он купил коттедж, тот был просто деревянным, натурального теплого бежевого цвета, но Дмитрий хотел именно темнокрасный дом, и резьбу он хотел, и чтобы непременно яркожелтую. И петушка на крыше. Резьбу он заказывал в соседней деревне у местного умельца, который взял за работу совсем не дорого, всего несколько бутылок водки. Теперь дом казался Федулову совершенством, он обожал его и старался как можно чаще приглашать гостей, словно компенсируя долгие годы жизни в тесноте, когда не то что гостей пригласить было некуда — самому хорошо бы найти, куда приткнуться.
«« ||
»» [41 из
294]