Александра Маринина - Оборванные нити Том 3
* * *
Когда я впервые увидел меню спортбара на Пролетарской, меня оторопь взяла: нельзя претендовать на серьезность заведения при таком убогом выборе блюд. Но очень быстро я понял, что дело не в еде. Дело в мирах, которые здесь, в этом самом месте, сконцентрированы в наибольшей степени. Множество мужчин, как молодых, так и зрелых, активных, чем-то занятых, имеющих семьи, друзей, женщин, работу, родителей… Каждого из них с жизнью связывает огромное количество нитей, которые в момент смерти рвутся, как струны, издавая прекрасные звуки, складывающиеся в мелодию прощания. Эти звуки — самое большое наслаждение, которое я могу испытывать.
Сейчас все эти мужчины живы, веселы, некоторые слегка пьяны, отдельные личности уже набрались под завязку, но все равно здесь царит атмосфера жизни, яркой, наполненной, бьющей через край. А я в любой момент могу вырвать своими руками любой кусок из этой симфонии жизненных сил, из этого живописного полотна. Вырвать и послушать, как затихают последние звуки, издаваемые порванными нитями-струнами.
В этом месте все кричит о жизни, бурной, щедрой, сильной. И цвет стен, и цвет потолка, и цвет столешниц, и форма подставок для пивных бокалов, и оформление окон. Подобрать цвет и форму так, чтобы они передавали смысл, чувство, настроение, — это ведь целое искусство.
В морге все совсем иначе. Кто придумал эти чудовищные цвета, которыми выкрашены стены в последнем приюте умершего? Они тупы и бессмысленны, они не передают ничего — ни чувства, ни смысла, ни настроения. В морге невозможно понять, что такое смерть и чем она отличается от жизни. Смерть — это великое таинство, о котором никто ничего достоверно не знает, а все неизвестное требует уважения к себе и отношения трепетного и внимательного. Разве морг с его унылой однообразной цветовой гаммой может передать всю сложность и тонкость отношений между человеком и смертью? Нет, не может.
А это неправильно.
И взаимоотношения человека с жизнью — тоже материя непростая, понять ее не каждому дано. Но в баре на Пролетарской открывается истина. А в морге никакой истины не открывается…
Странно, что Саблин этого не понимает. Он ведь так интересуется смертью… Наверное, ему не хватает душевной тонкости, чтобы почувствовать всю сложность вопроса так, как чувствую ее я.
* * *
Татьяна Геннадьевна Каширина достала из сумочки зеркало, бегло осмотрела лицо и прическу — все в идеальном порядке, можно появляться на людях. А ведь еще пятнадцать минут назад она пребывала в таком состоянии, в каком не то что на людях — родному сыну не покажешься. Злые холодные слезы градом текли из глаз, нанося непоправимый ущерб умело наложенной косметике, руки тряслись, в груди сжималась ржавая тугая пружина, грозящая вот-вот распрямиться и выстрелить истошным надрывным визгом ненависти. Таких приступов неконтролируемой ярости не было уже очень давно. И вот теперь они снова вернулись.
«« ||
»» [202 из
261]