Александра Маринина - Благие намерения
– И как же тебе не стыдно? Ты с виду такой умный и образованный, а несешь всякую чушь! Подумаешь, какой-то писака от нечего делать навалял стишки с дурна ума, так вы теперь с этими стишками носитесь как с писаной торбой. И не про меня они вовсе, а про дядьку моего, я его хорошо помню, он моей матери помогал меня воспитывать, когда моего папашку коршун прибил. И чего он такого особенного сделал-то, дядька мой? Ну, прилетел он к этому любителю почитать на ночь, ну, сообщил ему, что, дескать, дама его сердца умерла насовсем и они никогда больше не увидятся. Чего такого-то? Что он плохого сделал? Так нет же, мало того, что этот Эдгар По, не к ночи будь помянут, стишки навалял, так еще все остальные писаки переводить кинулись на все языки. Как будто заняться больше нечем! Одних только переводов на русский язык целых девять штук. Это виданое ли дело? И каждый изощряется, изощряется, образованность хочет показать! А у кого русских слов не хватает, тот вообще английскими пользуется, тоже мне, переводчик называется. Остальные-то хотя бы по-русски пишут: больше никогда, или просто никогда, или все прошло, один даже выпендрился, написал: приговор. А этот…
– Зенкевич, – ехидно подсказал Камень.
Это было одно из любимейших его развлечений – вывести Ворона на разговор о поэме Эдгара По и подливать масло в огонь. Тщеславный Ворон знал наизусть не только текст поэмы, но и все существующие ее переводы и любил щегольнуть своими знаниями, но, поскольку знаний у Камня было не меньше, все обычно выливалось в дискуссию на литературоведческую или семантическую тему.
– Сам знаю, – огрызнулся Ворон. – Зенкевич этот уж не знал, как ему от других отличиться, взял и прямо по-аглицки написал: nevermore. И между прочим, все их попытки дядьку моего и весь наш род в его лице унизить бесславно провалились. В переводе Пальмина – статный ворон, свидетель святой старины.
– И в его же переводе – злой вещун, вестник злой и мрачный посол ада, – отпарировал Камень.
– А у Топорова я волхв, прорицатель и вообще державный.
– И у него же нечисть, нежить и безжалостный каратель, – продолжал подзуживать Камень.
– Голь назвал меня пророком, всеведущим и важным, как патриций! Будешь спорить?
– Да что спорить-то? Тот же Голь назвал тебя кривоносым, изгоем, и взор у тебя адский.
– А Пальмин, Зенкевич, Бальмонт и Брюсов сравнивают меня с лордом!
«« ||
»» [224 из
258]