Александра Маринина - Благие намерения
Михаил Михайлович ее порыв одобрил, поблагодарил, но убедительно попросил бумаги и книги на письменном столе не трогать: он работает, и перекладывать и путать ничего нельзя.
Так и сложилась их дружба, во многом сформировавшая Тамарину отнюдь не детскую систему взглядов. Девочка не боялась спорить с Бобневичем, пыталась доказывать ему свою правоту, но внимательно вникнув в его объяснения, обычно в конце концов сдавалась и принимала его точку зрения.
– Н-да, – Камень слегка поерзал на промокшей земле, что в переводе должно было означать покачивание головой, – повезло девчонке. Вот уж повезло так повезло. Сначала Юлия Марковна, потом этот Кощей Бобневич. Мало кому в детстве так везет, чтобы рядом оказались два умных, да что там умных – мудрых человека, которым не жаль времени и сил на то, чтобы вкладывать в детский умишко вполне взрослые рассуждения. Обидно, понимаешь.
– Чего тебе обидно? – недоуменно спросил Ворон, изрядно притомившийся от длинного и подробного пересказа и мечтающий о чем-нибудь жирненьком для смазки горловых связок.
– Да то и обидно, что Тамаре-то эти учителя не больно и нужны, у нее свои мозги отлично работают, и от природы она не склонна доверять общепринятым суждениям, любит до всего своим умом доходить. Она и так не пропадет. А вот Любаше мудрые наставники очень пригодились бы. Жаль, ей-крест. И почему всегда так: кому не очень нужно – тот обязательно получает, а кому действительно надо – тому не достается.
– Деньги к деньгам, – многозначительно изрек Ворон. – Так, кажется, у людей принято говорить? Между прочим, я там еще одну интересную вещь высмотрел, но, если ты меня немедленно не отпустишь питаться, я тебе не расскажу.
– Расскажи – и лети за питанием.
– Нет, – заупрямился Ворон, – у меня в горле першит, и клюв пересох. Я тебе что, бесплатное радио – часами вещать без подзаправки? Хотя что я говорю, ты ж радио в глаза не видел. Короче, нет питания – нет рассказа, вот тебе мое последнее слово.
Ворон обожал всяческие ультиматумы, они делали его сильнее и могущественнее в собственных глазах.
– Хорошо, – вздохнул Камень, – лети, набивай свою ненасытную утробу. А я потерплю, что мне еще остается? Я старый больной Камень, никому не нужный, всеми брошенный, всеми забытый, и помыкают мной все, кому не лень, пользуются моей беспомощностью и покладистостью. Лети, лети, оставляй меня одного в тоске и печали, давай, лети, эгоист несчастный.
«« ||
»» [93 из
258]