Александра Маринина - Ад
«Да, – подумала Люба, – конечно, ты сделала глупость. Они приехали бы к тебе домой с каталогами, и ты спокойно выбрала бы гроб и венки, вместо того чтобы таскать меня через весь город и истязать вопросами о том, каким должен быть гроб, какая обивка лучше и какой венок красивее. А у меня не хватает духу объяснить тебе, что при кремации гроб должен быть самым дешевым, потому что ему все равно гореть в огне. И венки тоже могут быть любыми, и надписи на лентах не нужны, потому что венкам этим негде лежать, могилы не будет, урну с прахом выдадут не раньше, чем через неделю, и ее тихо и незаметно подзахоронят в могилу, где лежат твои мама и бабушка. Но тебе ничего этого в голову не приходит, ты думаешь только о том, как достойно похоронить своего непутевого отца, которого ты при жизни стыдилась, проклинала и боялась, и у меня просто не поворачивается язык сказать тебе все это. И с крематорием ритуальная служба договорилась бы сама. И транспорт обеспечила. Она бы все сделала, и мне не пришлось бы тратить время и силы на то, чтобы заниматься этим вместе с тобой».
Но вслух она, разумеется, сказала совсем другое. Если бы Лариса согласилась, было бы неплохо, но они и сами справятся. Ничего страшного.
Похороны прошли быстро и спокойно, на поминки попытались прорваться какие-то синюшного вида мужики с опухшими физиономиями, но Родислав быстро и решительно выставил их из квартиры. Помянуть Геннадия собрались Романовы, Лариса и три ее подружки, которые Ларисиного отца не знали и никогда не видели, они просто пришли поддержать девушку. Костик плакал и требовал внимания, Лариса нервничала, и заниматься малышом пришлось Леле, которая с нескрываемым удовольствием вышла из-за стола и ушла вместе с ребенком в другую комнату. Она не любила детей, дети ее раздражали, но еще больше она не любила застолий, и уж совсем не любила Ларису, которую считала тупой, примитивной и необразованной хамкой.
Когда все разошлись, Люба осталась, чтобы помочь Ларисе убрать и вымыть посуду. Костик уснул, телевизор не работал, и в квартире было необычно тихо и как-то умиротворенно. Не было атмосферы горя и страдания, было спокойно и немного пусто. «Ужасно, – снова подумала Люба. – Как ужасно вот так умереть, и никто по тебе не плачет, никто не горюет. Твоя смерть принесла только облегчение, которое стыдно показать, и все кругом притворяются, что понесли утрату. Не дай бог так уйти, не дай бог».
– Хочешь, я останусь с тобой на ночь? – предложила она Ларисе.
– Что вы, тетя Люба, не надо, – слабо улыбнулась та. – Со мной все в порядке.
– Точно?
– Точно. Вы за меня не беспокойтесь, я справлюсь. Вы не думайте, я сильная, да и потом, мне теперь легче будет. Никто не пьет, денег не ворует, не орет, не дерется. У меня Костик из-за всего этого нервный стал, а теперь он успокоится. И я успокоюсь. Правда-правда, не волнуйтесь за меня.
Впервые в жизни Люба Романова возвращалась домой с поминок с легким сердцем. Она в Ларисе не сомневалась. Действительно, девочка сильная, она со всем справится. Хотя какая она девочка? Уже двадцать восемь лет, уже мать, сына растит. Давно ли ей было десять, когда мать погибла, а отца посадили, и была она несчастным, испуганным, осиротевшим ребенком? Давно ли украла Лелину любимую кофточку? Давно ли спрашивала Лелю, целовалась ли она с мальчиками, а Люба приходила в ужас и боялась, что Лариса научит ее дочь плохому? Давно ли заявляла, что хочет поступать в институт, потому что не хуже других? Давно ли? Давно. Как много всего произошло за минувшие восемнадцать лет. Целая жизнь. Глупый невоспитанный ребенок превратился в самостоятельную взрослую женщину. Поумневшую, конечно, но не намного. Ну как это так: спать одновременно с двумя мужчинами, не предохраняться и потом не знать, от кого родила! Ничем, кроме глупости, этого не объяснить.
* * *
«« ||
»» [199 из
480]