Сергей Москвин - Голод
В первый момент Юля не поняла, что отец обращается к ней. Все происходящее на берегу напоминало театр абсурда — до Удара так называли постановки с вымышленными, невероятными событиями, которые специальные люди — актеры — разыгрывали на сцене при большом скоплении народа для забавы и развлечения остальных. Словно она вдруг перенеслась на два десятка лет назад и вместе со зрителями наблюдает из зала за такой постановкой-спектаклем, где родные и близкие люди играют отведенные им роли. Удары, выстрелы, боль и страх — все это не по-настоящему, и когда закончится спектакль, все снова вернется назад: Максим откроет глаза и озорно подмигнет ей, Борис расправит плечи, Катя приветливо улыбнется, а папа снова станет добрым и ласковым и, конечно же, выбросит свой страшный пистолет, как до этого выбросил нож Бориса.
Но до конца постановки, видимо, было еще далеко.
— За ними! — грозно повторил отец.
Девушка и рта не успела раскрыть, как он выдернул ее из снега и, словно набитый тряпьем мешок, швырнул под ноги взбирающейся на сопку Катерине.
«Папа, опомнись», — хотела сказать Юля, но вместо этого только больно прикусила язык. Рот наполнился горько-солоноватым привкусом крови, вместе с которым пришла парализующая сознание мысль, что этот безумный и страшный спектакль может не закончиться никогда…
* * *
После того, как Катерина помогла Юле подняться на ноги, та больше не произнесла ни слова. Девушка полностью ушла в себя, не замечала, куда бредет, постоянно спотыкалась, и Кате приходилось то и дело поддерживать ее под руку. Она серьезно опасалась за Юлин рассудок, но беспокойство за здоровье девушки не шло ни в какое сравнение с тем страхом, который внушал шагающий следом безумец. А то что Седой безумен, не вызывало у Катерины сомнения.
Все признаки сумасшествия были на лицо: внезапные вспышки немотивированной и какой-то совершенно дикой агрессии, несоответствие поступков проявляемым при этом эмоциям… Мало того, что Седой ударил дочь по лицу, что уже само по себе было немыслимо, так еще сделал это с таким видом, словно прихлопнул присосавшегося комара! И, наконец, непонятные приказы, явно вызванные наличием у него какой-то маниакальной идеи. Даже внезапный приток физических сил свидетельствовал о том, что Седой не в себе. Катерина вспомнила, как обезумевший кормщик отшвырнул от себя дочь. Юлька несколько метров пролетела по воздуху, пока не шлепнулась в снег. А ведь Седой действовал одной рукой, да еще с телом зверобоя на плечах! Это какой же силой нужно обладать?
«Аффект — вот как это называется», — вспомнила Катерина. В состоянии аффекта люди не только не контролируют свои действия, но порой могут сотворить такое, на что в обычных условиях попросту неспособны. Вот только Седой совсем не походил на человека, не контролирующего свои действия, — напротив, он был, да и сейчас выглядит абсолютно спокойным! Неужели он и впрямь хотел убить Бориса?! Катерина обдумала вопрос со всех сторон и пришла к выводу, что Седой не обманывал и не брал на испуг. Он действительно собирался стрелять и непременно выстрелил бы, если бы механик не подчинился ему. Но если это не аффект, тогда что? Что за сила превратила Седого в маньяка? Ведь он отправился в поселок нормальным человеком (может быть, излишне взвинченным и раздражительным, но все-таки нормальным!), а вернулся оттуда вооруженным пистолетом безумцем!
Катерина поежилась. Она буквально почувствовала присутствие этой незримой силы. Словно тысячи ледяных игл одновременно впились в ее тело. И еще возникло ощущение, что за ней со всех сторон пристально наблюдают чьи-то голодные глаза.
«« ||
»» [128 из
281]