Иван Наумов - Бестиарий
– А кто в поезде? – Энвер разговаривал с ним как с ребёнком, это начинало раздражать.
– Ну как кто?! – воскликнул Петер и замолк.
Энвер хлопнул его по нагрудному карману, двумя пальцами выудил оттуда пакетик с визитной карточной Яна Вана.
– На ка, Гончий, понюхай.
Петер ошалело посмотрел на спутника. Приоткрыл пакет, поднёс к носу. Зажмурился. Дёрнул во тьме за светящуюся нить, подтянул другой её конец к себе.
Автохимия, какой то нерезкий, достаточно приятный запах. «Wunderbaum» . Запах никотина откуда то со стороны, может быть, от собеседника. А вот и сам мальчишка. От него кисло и резко шибает потом, но глубже, от шеи и груди, тянется остаточный эфемерный запах женских духов, неуловимый и чувственный. Так ты неплохо провёл вечер, Ван! Тут же – тонкая нотка крови: кажется, он обкусал губу – или та просто треснула на холоде. Но поверх всего – запах болезненного страха, сильнее с каждой секундой, ни с чем не перепутаешь.
– Он в автобусе, – сказал Петер, поворачивая ключ зажигания. – И он меня чует.
Ночной разговор с водителем помогал гасить тревогу. Автобус шёл аж из Мюнхена, и старый шофёр с удовольствием рассказал, как там обустроились украинцы, и сколько открыли всяких предприятий, и что одного запорожца даже в ландтаг продвинули. Хороша ли жизнь? А что ж плохого то? Львов с Харьковом, правда, и в Мюнхене не особо дружат, западенцы всё больше сами по себе, хата с краю.
Раза три на Яна накатывало чувство, что кто то смотрит ему в затылок, но быстро проходило. Он тоже рассказывал как смог про Франкфурт, про Ойгеновых и Вальдемаровых друзей, про ганноверскую Грету и дюссельдорфскую Наташу.
Тут же, конечно, вспомнил про оставленную в Майнце Наталью Андреевну, но этот запутанный клубок эмоций сейчас уж точно не стоило ворошить – вон, сразу и сердце застучало чаще, и ладони вспотели.
«« ||
»» [201 из
235]