Виктор Пелевин - Ананасная вода для прекрасной дамы
Сначала я несся сквозь черную пустоту. Потом скорость моего полета стала такой, что пустота начала оплотняться и скручиваться вокруг меня, распадаясь на кванты, но не смогла замедлить моего движения – и, когда она стала мешающей моему полету преградой, я пронзил ее.
После этого вокруг оказался более плотный материальный мир, но я не успел рассмотреть его – помню только озаренное лиловыми всполохами небо, похожее на скрин сэйвер "Макинтоша". Это пространство точно так же не смогло удержать меня – я прорвал его, и так продолжалось много раз подряд, будто я был фашистской пулей, которую какое то наивное детское сопротивление пыталось остановить множеством растянутых друг за другом ссаных простынок.
Я мало помню обо всех этих адских мирах, которые я пронзил при низвержении – они зажигались и гасли вокруг слишком быстро. В основном это были уже снившиеся мне пустыни, чистилища и лавы, среди которых мелькнула почему то привокзальная площадь неизвестного кавказского городка – я угрюмо пробил ее, распугав чебуречников и усатых таксистов.
Помню нарастающее ощущение мрака и безысходности, и все время увеличивающуюся несвободу, словно возникавшие вокруг меня пространства имели все меньше измерений.
Сначала мне казалось, что конечной точкой моего падения будет страшный сине черный океан, над которым парит треугольная тень "хозяина арифмометров". Но я летел слишком быстро, и даже этот невыразимо ужасный мир не смог удержать меня в себе.
Я пробил его тоже – и тогда измерений осталось так мало, что я оказался заключен в простой линии. Я продолжал падать, но мое падение потеряло всякий смысл, потому что любая прямая – это и есть бесконечно падающая точка.
Я оказался как бы растянут по одномерной бесконечности. В конце моего маршрута было окончательное состояние, к которому двигался физический мир. Ибо материя, познал я, будет в конце концов сведена к одной неизмеримо малой точке, где окажутся все выбравшие ее души, которые тоже будут ужаты до единой микроскопической души – и не по воле Бога, а по своей. Я увидел это сквозь века и эоны так же ясно, как в обычной жизни вижу заусенец на пальце.
А с другой стороны на меня смотрело бесконечно далекое око, и этим оком до сих пор был я сам.
Да, понял я, я по прежнему был Им, просто теперь я стал концом того луча, которым Он прозревал созданную моим падением бездну. И когда я это постиг, я собрал остатки своей свободной воли, и послал высокому оку страшную хулу.
Не могу точно сказать, в каких словах она была выражена – но это было жутчайшее из проклятий, какое только можно бросить Богу, а смысл его был в том, что я сознаю, что являюсь Его частью, наделенной свободой воли – и использую дар свободы против Него, так, что Он будет неспособен помочь мне и спасти меня, свое творение и часть, от страданий. А это, я уже знал, и было для Него самым страшным. И я люто ликовал в своей новообретенной силе, пока надо мной не зажглись багровым светом слова моих невидимых друзей, и эти слова я бросил в его безмерную высоту тоже.
«« ||
»» [76 из
219]