Джером Сэлинджер - Над пропастью во ржи
Она худая вроде меня, но очень складная. Худенькая, как раз для коньков. Один раз я смотрел в окно, как она переходила через улицу в парк, и подумал - как раз для коньков, тоненькая, легкая. Вам бы она понравилась. Понимаете, ей что-нибудь скажешь, и она сразу соображает, про что ты говоришь. Ее даже можно брать с собой куда угодно. Например, поведешь ее на плохую картину - она сразу понимает, что картина плохая. А поведешь на хорошую - она сразу понимает, что картина хорошая. Мы с Д.Б. один раз повели ее на эту французскую картину - "Жена пекаря", - там играет Раймю. Она просто обалдела. Но любимый ее фильм - "Тридцать девять ступеней", с Робертом Донатом. Она всю эту картину знает чуть не наизусть, мы вместе смотрели ее раз десять. Например, когда этот самый Донат прячется на шотландской ферме от полисменов, Фиби громко говорит в один голос с этим шотландцем: "Вы едите селедку?" Весь диалог знает наизусть.
А когда этот профессор, который на самом деле немецкий шпион, подымает мизинец, на котором не хватает сустава, и показывает Роберту Донату, наша Фиби еще раньше, чем он, в темноте подымает свой мизинец и тычет прямо мне в лицо. Она ничего. Вам бы она понравилась. Правда, она немножко слишком привязчива. Чересчур все переживает, не по-детски. Это правда. А потом она все время пишет книжки. Только она их никогда не подписывает.
Там все про девчонку по имени Гизела Уэзерфилд, только наша Фиби пишет "Кисела". Эта самая Кисела Уэзерфилд - девушка-сыщик. Она как будто сирота, но откуда-то появляется ее отец. А отец у нее "высокий привлекательный джентльмен лет двадцати". Обалдеть можно! Да, наша Фиби. Честное слово, она бы вам понравилась. Она была еще совсем крошка, а уже умная. Когда она была совсем маленькая, мы с Алли водили ее в парк, особенно по воскресеньям. У Алли была парусная лодка, он любил ее пускать по воскресеньям, и мы всегда брали с собой нашу Фиби. А она наденет белые перчатки и идет между нами, как настоящая леди. Когда мы с Алли про что-нибудь говорили, она всегда слушала. Иногда мы про нее забудем, все-таки она была совсем маленькая, но она непременно о себе напомнит. Все время вмешивалась. Толкнет меня или Алли и спросит: "А кто? Кто сказал - Бобби или она?" И мы ей ответим, кто сказал, она скажет: "А-а-а!" - и опять слушает, как большая. Алли от нее тоже балдел. Я хочу сказать, он ее тоже любил. Теперь ей уже десять, она не такая маленькая, но все равно от нее все балдеют - кто понимает, конечно.
Во всяком случае, мне очень хотелось поговорить с ней по телефону. Но я боялся, что подойдут родители и узнают, что я в Нью-Йорке и что меня вытурили из школы. Так что я только надел чистую рубашку, а когда переоделся, спустился в лифте в холл посмотреть, что там делается.
Но там почти никого не было, кроме каких-то сутенеристых типов и шлюховатых блондинок. Слышно было, как в "Сиреневом зале" играет оркестр, и я пошел туда. И хотя там было пусто, мне дали дрянной стол - где-то на задворках. Надо было сунуть официанту доллар. В Нью-Йорке за деньги все можно, это я знаю.
Оркестр был гнусный, Бадди Сингера. Ужасно громкий - но не по-хорошему громкий, а безобразно громкий. И в зале было совсем мало моих сверстников. По правде говоря, там их вовсе не было - все больше какие-то расфуфыренные старикашки со своими дамами. И только за соседним столиком посетители были совсем другие. За соседним столиком сидели три девицы лет под тридцать. Все три были довольно уродливые, и по их шляпкам сразу было видно, что они приезжие. Но одна, блондинка, была не так уж плоха. Что-то в ней было забавное, но, только я стал на нее поглядывать, подошел официант. Я заказал виски с содовой, но велел не разбавлять - говорил я нарочно быстро, а то, когда мечешься и мямлишь, можно подумать, что ты несовершеннолетний, и тогда тебе спиртного не дадут. И все равно он стал придираться.
- Простите, сэр, - говорит, - но нет ли у вас какого-нибудь удостоверения, что вы совершеннолетний? Может быть, у вас при себе шоферские права? Я посмотрел на него ледяным взглядом, как будто он меня смертельно оскорбил, и говорю: - Разве я похож на несовершеннолетнего? - Простите, сэр, но у нас есть распоряжение...
- Ладно, ладно, - говорю, а сам думаю: "Ну его к черту!" - Дайте мне кока-колы.
- Вы не можете подбавить капельку рома? - Я его попросил очень вежливо, ласково. - Как я могу сидеть в таком месте трезвый? Вы не можете подбавить хоть капельку рома? - Простите, сэр, никак нельзя! - И ушел. Но он не виноват. Он может потерять работу, если подаст спиртное несовершеннолетнему. А я, к несчастью, несовершеннолетний.
Опять я стал посматривать на этих ведьм за соседним столиком. Вернее, на блондинку. Те две были страшные, как смертный грех. Но я не глазел как дурак. Наоборот, я их окинул равнодушным взором. И что же, по-вашему, они сделали? Стали хихикать как идиотки! Наверно, решили, что я слишком молод, чтобы строить глазки. Мне стало ужасно досадно - жениться я хочу на них что ли? Надо было бы обдать их презрением, но мне страшно хотелось танцевать. Иногда мне ужасно хочется потанцевать - и тут захотелось. Я наклонился к ним и говорю: - Девушки, не хотите ли потанцевать? - Вежливо спросил, очень светским тоном. А они, дуры, всполошились. И опять захихикали. Честное слово, форменные идиотки. - Пойдемте потанцуем! - говорю. - Давайте по очереди. Ну как? Потанцуем? - Ужасно мне хотелось танцевать.
«« ||
»» [44 из
114]