Джером Сэлинджер - Над пропастью во ржи
- Чего? - Откуда вы приехали? Вы не отвечайте, если вам не хочется. Не утруждайтесь, прошу вас! - Из Сиэттла, штат Вашингтон, - говорит. Снизошла, сделала одолжение! - Вы отличная собеседница, - говорю. - Вам это известно? - Чего это? Я не стал повторять. Все равно до нее не доходит.
- Хотите станцевать джиттербаг, если будет быстрая музыка? Настоящий честный джиттербаг, без глупостей - не скакать, а просто потанцевать. Если сыграют быструю, все сядут, кроме старичков и толстячков, нам места хватит. Ладно? - Да мне все одно, - говорит. - Слушьте, а сколько вам лет? Мне вдруг стало досадно.
- О черт, зачем все портить? - Мне уже двенадцать. Я только дьявольски большого роста.
- Слушьте, я вас просила не чертыхаться. Ежели будете чертыхаться, я могу уйти к своим подругам, поняли? Я стал извиняться как сумасшедший, оттого оркестр заиграл быстрый танец. Она пошла со мной танцевать джиттербаг - очень пристойно, легко. Здорово она танцевала, честное слово. Слушалась - чуть дотронешься. А когда она крутилась, у нее так мило вертелся задик, просто прелесть. Здорово, ей-богу. Я чуть в нее не влюбился, пока мы танцевали. Беда мне с этими девчонками. Иногда на нее и смотреть не хочется, видишь, что она дура дурой, но стоит ей сделать что-нибудь мило, я уже влюбляюсь. Ох эти девчонки, черт бы их подрал. С ума могут свести.
Меня не пригласили сесть к их столику - от невоспитанности, конечно, а я все-таки сел. Блондинку, с которой я танцевал, звали Бернис Крабс или Кребс. А тех, некрасивых, звали Марти и Лаверн. Я сказал, что меня зовут Джим Стил, нарочно сказал. Попробовал я завести с ними умный разговор, но это оказалось невозможным. Их и силком нельзя было бы заставить говорить. Одна глупее другой. И все время озираются, как будто ждут, что сейчас в зал ввалится толпа кинозвезд. Они, наверно, подумали, что кинозвезды, когда приезжают в Нью-Йорк, все вечера торчат в "Сиреневом зале", а не в "Эль-Марокко" или в "Сторк-клубе". Еле-еле добился, где они работают в своем Сиэттле. Оказывается, все три работали в одном страховом обществе. Я спросил, нравится ли им их работа, но разве от этих дур можно было чего-нибудь добиться? Я думал, что эти две уродины, Марти и Лаверн, - сестры, но они ужасно обиделись, когда я их спросил. Понятно, что каждая не хотела быть похожей на другую, это законно, но все-таки меня смех разбирал.
Я со всеми тремя перетанцевал по очереди. Одна уродина, Лаверн, не так уж плохо танцевала, но вторая Марти, - убийственно. С ней танцевать - все равно что таскать по залу статую Свободы. Надо было что-то придумать, чтоб не так скучно было таскать ее. И я ей сказал, что Гэри Купер, киноартист, идет вон там по залу.
- Где, где? - Она страшно заволновалась. - Где он? - Эх, прозевали! Он только что вышел. Почему вы сразу не посмотрели, когда я сказал? Она даже остановилась и стала смотреть через головы, не видно ли его.
- Да где же он? - говорит. Она чуть не плакала, вот что я наделал. Мне ужасно стало ее жалко - зачем я ее надул. Есть люди, которых нельзя обманывать, хоть они того и стоят.
А смешнее всего было, когда мы вернулись к столику. Марти сказала, что Гэри Купер был здесь. Те две - Лаверн и Бернис - чуть не покончили с собой, когда услыхали. Расстроились, спрашивают Марти, видела ли она его. А Марти говорит - да, только мельком. Вот дурища! Бар закрывался, и я им заказал по две порции спиртного на брата, а себе две кока-колы. Весь их стол был заставлен стаканами. Одна уродина, Лаверн, все дразнила меня, что я пью только кока-колу. Блестящий юмор. Она и Марти пили прохладительное - в декабре, черт меня возьми! Ничего они не понимали. А блондинка Бернис дула виски с содовой. Пила как лошадь. И все три то и дело озирались - искали киноартистов. Они даже друг с другом не разговаривали. Эта Марти еще говорила больше других. И все время несла какую-то унылую пошлятину, например, уборную называла "одно местечко", а старого облезлого кларнетиста из оркестра называла "душкой", особенно когда он встал и пропищал что-то невнятное. А кларнет называла "дудочкой". Ужасная пошлячка. А вторая уродина, Лаверн, воображала, что она страшно остроумная. Все просила меня позвонить моему папе и спросить, свободен ли он сегодня вечером. Все спрашивала - не ушел ли мой папа на свидание. Ч_е_т_ы_р_е_ раза спросила - удивительно остроумно. А Бернис, блондинка, все молчала. Спросишь ее о чем-нибудь, она только переспрашивает: "Чего это?" Просто на нервы действует.
И вдруг они все три допили и встали, говорят - пора спать. Говорят, им завтра рано вставать, они идут на первый сеанс в Радио-сити, в мюзик-холл. Я просил их посидеть немножко, но они не захотели. Пришлось попрощаться. Я им сказал, что отыщу их в Сиэттле, если туда попаду. Но вряд ли! То есть вряд ли я их стану искать.
«« ||
»» [46 из
114]