Аннотация
Его снова окатили водой, смывая растёкшуюся по лицу гадость, и Волкодав открыл глаза. Всего на мгновение, потому что солнце, радужно дробившееся в мокрых ресницах, жалило глаза гораздо больнее, чем то косматое в черноте, из видения, казавшееся нестерпимым. Впрочем, он успел увидеть вполне достаточно. Даже больше, чем ему бы хотелось. Гораздо больше... И самое худшее, что это-то был уже не сон, а самая что ни на есть явь.
Он лежал на палубе сегванской "косатки", на носу, и небесную синеву над ним загораживал надутый ветром парус. Очень знакомый парус древнего, благородного и простого рисунка - в синюю и белую клетку. Блестел наверху маленький золотой флюгер... А поближе паруса, который Волкодав предпочёл бы до самой смерти не видеть, были лица склонившихся над ним людей, и эти лица тоже никакой радости ему не доставили. Потому что в одном из них только дурак или слепой не признал бы Аптахара. Изрядно поседевшего и постаревшего, но всё равно Аптахара. А второй - второй был не кто иной, как Шамарган.
Волкодав молча пошевелился и понял, что руки у него не связаны. Это вселяло некоторую надежду.
- Ишь, волком смотрит, - хмыкнул Аптахар. - Значит, вправду очухался!
Шамарган же насмешливо поинтересовался:
- Что, однорукий? Проспорил? Смотри, как бы тебе самому вместо меня рыбам на корм не пойти...
- Если только этот молодчик обоих нас Хёггу под хвост живенько не загонит, - не спуская глаз с Волкодава, хмуро отозвался Аптахар. Венн только успел задуматься, что же именно высматривал старый вояка, когда сегван вдруг ухватил его за шиворот и, с неожиданной силой перевернув, поволок, как мешок, к борту. - Давай! Блюй давай, говорю?
Волкодав, к которому едва-едва возвращалась способность в полной мере ощущать своё тело (не говоря уж про то, чтобы им хоть как-то владеть), с искренним изумлением осознал, что приказ блевать относился к нему. Осознал - и сразу почувствовал, что мерзкое пойло, которого его против воли заставили наглотаться, повело себя в его внутренностях непристойно и нагло. Вместо того, чтобы впитаться и рассосаться, как то вроде бы положено всякой порядочной жидкости, тошнотворная слизь, наоборот, что-то высасывала из его и так замордованного тела, что-то вбирала в себя!
И вот, насосавшись, - должно быть вытянув из Волкодава последние соки, - проглоченная гадость явственно запросилась наружу...
Или это его просто замутило от корабельной качки? Мореходом он всегда был никудышным...
«« ||
»» [217 из
261]