Виталий Сертаков - Проснувшийся Демон
И всё это происходило жутко не вовремя.
17. Жизнь после смерти
С первыми лучами солнца над башней броневика Коваля четырежды ударил колокол. Новоиспеченный старшина едва ухитрился заснуть под самое утро на постоянно скачущей жесткой койке. До этого он часа полтора лежал на спине, уставясь в темноту, и решал для себя банальнейшую дилемму. Или колдун берет "на понт", или каравану действительно грозит серьезная опасность. Перебрав все варианты, ночью Коваль пошел советоваться с Христофором. Арина спала, укутанная, как бабочка перед появлением на свет, и Маршал к ней никого не подпускал.
Христофор не удивился, он словно ждал заранее, когда его разбудят. В обычной своей иносказательной манере мальчик подтвердил, что за пожарищем большая опасность. А может, и не опасность. Качальщика следовало убить, но нельзя этого делать. Иначе будет плохо, но хорошо. Последняя мысль потрясала своей глубиной. Трактуй, как душе угодно!
А потом прискакал Серго, весь черный от копоти, потрепал обескураженного старшину по плечу и сказал, что нет ничего необычного. Мамочек постоянно пытаются перекупить в пути, и Качальщики в том числе. Только они никогда не действуют сами, это первый случай. Ни одна питерская коммуна, если ее руководство в здравом уме, не отдаст своих женщин в лес, даже за большие деньги. Кто из москвичей с ними будет после этого торговать?
Коваль так и не понял, как ему поступить. Лично его никто не обвинял в сочувствии к лесному колдуну; в конце концов, тот спас от смерти самое ценное - не рожавшую маму. Но музейщики, похоже, не верили, что поимка Качальщика сойдет с рук. Чарли - тот вообще с Артуром почти не разговаривал, вроде как сторонился.
Колокол вторично отбил четыре удара. Коваль высунулся из люка, протирая глаза, и увидел Вечное пожарище. Открывшаяся картина настолько не походила ни на один земной пейзаж, что старшине расхотелось завтракать. Нечто, вызывающее сердцебиение и одновременно завораживающее, отголосок кибернетических фантазий и череда биологических ошибок… Никакого пожара тут не было и в помине. Угрюмая равнина пепельного цвета поросла папоротником, но не целиком, а неровными участками, словно ровесники мамонтов отваливались с поверхности почвы. Проплешины покрывал колючий серебристый мох, издалека похожий на ковер из кривых гвоздей. Изредка встречались бугры из тесно сплетенных между собой уродливых стеблей, покрытых бледным желтоватым налетом. Артур настроил бинокль. Возможно, посреди стелющегося пятнистого покрывала, которое он вначале принял за папоротник, росли совсем новые виды деревьев. Но, присмотревшись, он узнал в скрюченных, лишенных коры стволах… березы. Во всяком случае, ни на что другое эти грибообразные создания не походили. Он долго, пока на сетчатке не начали плясать мушки, вглядывался в горизонт. Над чуждым, лишенным хлорофилла ландшафтом не вспорхнула ни одна птица. Кое-где серую равнину пронизывали узкие лощинки, похожие на звериные тропки, но ни один листик не шевелился. Тот, кто протоптал ходы, не стремился к знакомству…
На память пришли рассказы библиотекаря. Мертвые леса на юге Питера, дожди, после которых с елей опадали иголки, отработавшая в закрытых технологических циклах вода, просочившаяся в почву и реки… Коваль попытался представить местность с высоты птичьего полета.
Вечное пожарище напоминало гигантский язык, протянувшийся через Новгород, через Ильмень-озеро и дальше на восток, туда, где должен был находиться городок Барановичи. Длину "языка" оценить было невозможно, а в ширину он превышал сорок километров. Караван подошел к границе "мертвой зоны" в темноте, и Серго впервые нарушил план, предложенный Артуром. Через пожарища ночью не ходили. Никто не мог припомнить, чтобы днем здесь случалась какая-либо неприятность, никогда не нападали звери или дикари. Но бывалые путешественники передавали из уст в уста веселенькую легенду. Даляр поведал эту историю без намека на улыбку; Ковалю не хотелось верить, но в этом мире редко шутили.
«« ||
»» [93 из
253]