Аркадий и Борис Стругацкие. Пикник на обочине.
- В Зону ходили? - спрашивает Дик. - Что-нибудь вынесли?
- Полную «пустышку», - говорю я. - На алтарь науки. И полные штаны вдобавок. Ты разливать будешь или нет?
- «Пустышку»!.. - горестно гудит Гуталин. - За какую-то «пустышку» жизнью своей рисковал! Жив остался, но в мир принес еще одно дьявольское изделие... А как ты можешь знать, Рыжий, сколько горя и греха...
- Засохни, Гуталин, - говорю я ему строго. - Пей и веселись, что я живой вернулся. За удачу, ребята!
Хорошо пошло за удачу. Гуталин совсем раскис, сидит, плачет, течет у него из глаз как из водопроводного крана. Ничего, я его знаю. Это у него стадия такая: обливаться слезами и проповедовать, что Зона, мол, есть дьявольский соблазн, выносить из нее ничего нельзя, а что уже вынесли, - вернуть обратно и жить так, будто Зоны вовсе нет. Дьяволово, мол, дьяволу.
Я его люблю, Гуталина. Я вообще чудаков люблю. У него когда деньги есть, он у кого попало хабар скупает, не торгуясь, за сколько спросят, а потом ночью прет этот хабар обратно, в Зону, и там закапывает... Во ревет-то, господи!
Ну ничего, он еще разойдется.
- А что это такое: полная «пустышка»? - спрашивает Дик. - Просто «пустышку» я знаю, а вот что такое полная? Первый раз слышу.
Я ему объяснил. Он головой покачал, губами почмокал.
- Да, - говорит. - Это интересно. Это, - говорит, - что-то новенькое. А с кем ты ходил? С русским?
«« ||
»» [38 из
151]