Евгений СУХОВ Оборотень Книга 10
Но вместе с тем у Мякиша не было сомнений, что если бы однажды воры узнали, что в отчетах начальника колонии он числится как агент по кличке Мясник, то его немедленно подняли бы на перо.
В ноябре семьдесят пятого Мякиш сел по решению сходняка — законники поставили перед ним задачу — превратить «сучью» зону Беспалого в воровскую. Он едва ли не расхохотался на сходе, подумав о том, с каким лицом будет рассказывать об этом своему давнему приятелю. А улыбку, промелькнувшую на его лице, люди восприняли за готовность. Попав в очередной раз в Североуральскую колонию. Мякиш тотчас поведал об этом Беспалому. «Кум» сначала неопределенно хмыкнул, а потом, подумав, сказал:
— Ну а вот этому не бывать. Впрочем, я не исключаю, что могут найтись такие дурни, которые захотят однажды ночью перерезать весь актив, а меня самого положить под штабель дров.
— Надеюсь, этого не случится, пока я здесь смотрящий.
Времена менялись, и в начале семидесятых блатные не были строги к своим смотрящим. Ни у кого не вызывало удивления, что начальник колонии за руку здоровается с вором в законе и оказывает ему уважение, пригласив его в свой кабинет, не меньшее, чем гостю, перешагнувшему порог его дома. Частенько начальник колонии обращался к смотрящему за помощью, чтобы тот помог навести на зоне порядок. А если вор в законе заходил в кабинет «кума», то это не считалось чем-то необыкновенным: он мог заявиться и для того, чтобы попытаться облегчить участь кого-то из осужденных, да и потом, спрашивать с вора в законе мог только сход.
В этот раз Беспалый, против своего обыкновения, отправил за Мякишем дежурного офицера. Так он поступал только в исключительных случаях, и Мишка по рангу посыльного сразу понял, что разговор будет серьезным.
Младший лейтенант Кузькин был молод до неприличия. Только в прошлом году ему понадобилась бритва, а щеки его полыхали спелым красным наливом и напоминали зрелое яблоко. На службу в колонию он попал сразу после окончания института физкультуры и больше был готов к тому, чтобы поднимать тяжести, чем заниматься воспитательной работой среди осужденных. Еще совсем недавно он видел себя победителем на международных турнирах и не представлял себя без сборов и ежедневных тренировок. Но на последнем курсе института он завел амур с дочкой главного тренера сборной Москвы и на ее родительской даче сумел избавить от девической чести. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Кузькина изгнали из сборной и в качестве наказания отправили служить в одну из отдаленных колоний.
Но даже здесь он не терял формы и изматывал себя штангой, как будто готовился штурмовать олимпийскую вершину. По колонии он ходил не спеша, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, и зеки в его присутствии передвигались бочком, как будто опасались, что тяжелоатлет случайно может задеть их плечом.
Сам Кузькин не мог дождаться окончания службы и принародно объявил, что в последний день он непременно расстреляет свою фуражку из табельного оружия.
Заключенные относились к нему настороженно:
«« ||
»» [221 из
295]