Татьяна Толстая. Кысь
али Складской День в который раз переносят, - то щит не звенит, а глухо так
побрякивает. Дак ведь ему закон не писан, Федору Кузьмичу-то, слава ему. Он
ведь сам-то про себя что говорит: "Гордись, - говорит, - таков и ты, поэт, и
для тебя закона нет". Так не нам же ему и указывать.
С Бенедиктом в Рабочей Избе и другие писцы рядком сидят. Оленька,
душенька, рисунки рисует. Хороша девушка: глаза темные, коса русая, щеки -
как вечерняя заря, когда к завтрему ветра ожидаем, - так и светятся. Брови -
дугой, али, как теперь велено будет звать, коромыслом; шубка заячья, валенки
с подошвами, - небось, семья знатная; на работу Оленьку в санях отвозят,
после работы опять сани ждут, да не простые: тройка. Под шлеей перерожденцы
«« ||
»» [47 из
767]