Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат
Он медленно падает. Я смыкаю веки, слышу, как барабанят капли по крыше повозки, – и вижу падающий кувшин. Воздух почти белый, пронизан солнечным светом. На боку кувшина – геометрический узор, я вижу насечки крест-накрест, с застывшей глиной по краям бороздок. Кувшин падает целую вечность…
Пока он падает, я открываю глаза и моргаю, веки слиплись. Дождь перестал, только с крыши повозки срываются отдельные капли, иногда – целые потоки капель. Топот солдатских калиг, шлепанье по мокрым камням. Военная дорога ведет от границы Белгики, от Могунтиакума, главной военной базы, тянется по просторам Германии, а дальше… дальше – город Ализон, резиденция Вара, и глухая варварская глушь, там стоят летним лагерем три германских легиона. В том числе Семнадцатый Морской.
Зябко. Сыро. Я кутаюсь в плащ, выглядываю из окна – мокрые камни, на обочине блестят лужи, слышу отдаленный смех и болтовню – легионеры развлекаются на ходу. Слышу чей-то резковатый насмешливый голос, опять хохот – кто-то взял на себя труд дать «мулам» если не хлеба, то хотя бы зрелищ. Какой молодец.
Тарквиний напротив меня совсем сполз на сиденье, глаза закрыты, старческая шея обнажена. Остальные рабы сидят в задней части повозки – только старику позволено ехать в комфорте.
Катон Старший писал: квирит, избавься от лишнего. Продай излишки зерна, масла; продай вино, что сделали твои рабы… Продай старого раба. Марк Порций Катон Старший – пример для настоящего римлянина. Марк Порций Катон Старший добродетелен и умерен, он бы продал Тарквиния давным-давно – когда у того только начали выпадать зубы. И плевать, что старик был со мной с детства – это все ерунда по сравнению с настоящей римской умеренностью. Старый раб – лишнее имущество, обременение, роскошь, а не что-то другое.
Воспоминания – тоже лишняя роскошь, по Катону Старшему. Впрочем, что-то подобное сейчас начинает говорить принцепс…
Дорога идет в окружении сырой зелени, между склонов, поросших вереском – я вижу фиолетово-розовые мелкие цветки, целый лиловый ковер, выстеливший землю от обочины до леса. Иногда вижу пашни – они словно врезаны между лесом и клиньями болот. Камыш качается под ветром. В зеленовато-бурых, заросших ряской озерцах плавают лягушки – вот одна, подергивая лапами, срывается с листа и, разгребая лапками ряску, уходит в глубину. Кажется, ее спугнул скрип колес и хохот легионеров.
Выходит солнце. Звучит команда – я узнаю хрипловатый голос Тита Волтумия, старшего центуриона, – и легионеры начинают петь. Это простая, веселая и весьма похабная песня. Про то, как по Галлии, по Галлии идем мы… и так далее. И что-то там про несчастных девушек, которых всегда готов приласкать и пожалеть отзывчивый легионер. А припев солдаты Волтумия орут так, что в окрестных деревеньках оповещаются все девушки, желающие стать отзывчивыми и несчастными. Запевает тот неунывающий тип, что балагурил всю дорогу. Не то чтобы он пел как соловей, чаще он «дает жара» мимо мелодии, но всегда задорно и с душой. Большего от запевалы и не требуется.
Солнце вышло – оно блеклое и плохо умытое, но лужи на дороге блестят.
Изредка мы видим знатных варваров-германцев. Они едут верхом – рослые, длинноволосые блондины, иногда рыжие, – и от их вида словно веет: «Отвали». Или даже: «Совсем отвали». Как-то в этом я совершенно не сомневаюсь. Чудовищно светлые глаза. Германцы в кожаных штанах, в рубахах с длинными рукавами – иногда ярких, но чаще цвета некрашеного полотна. Кроме длинных копий, другого оружия не видно. «Фрамеи», – поясняет Тит Волтумий. Чтобы заслужить право носить оружие, германские юноши должны пройти испытание – на мужество, силу и сноровку. Мечей, кстати, почти ни у кого нет.
«« ||
»» [66 из
376]